Жены и дочери - страница 59

– Собираешься снова жениться? – проговорила Молли сухим безжизненным голосом и осторожно высвободила ладонь из руки отца.

– Да, на миссис Киркпатрик. Помнишь ее? В Тауэрс-парке ее зовут Клэр. Когда ты в детстве случайно там осталась, она к тебе отнеслась по-доброму.

Молли молчала, не находя нужных слов и опасаясь, что если что-нибудь скажет, то гнев, ненависть, обида – все кипевшие в душе чувства – вырвутся в криках, воплях или, того хуже, в дурных словах, которые невозможно будет забыть. Казалось, что тот кусок суши, на котором она стояла обеими ногами, оторвался от берега, и теперь ее уносит в безбрежное море.

Мистер Гибсон понимал неестественность молчания и почти догадывался о причине, но знал, что для примирения с неожиданными изменениями требуется время, и верил, что эти изменения принесут дочери счастье. Раскрыв наконец секрет и сделав признание, которое почти сутки камнем висело на сердце, он испытал облегчение, поэтому не нашел ничего лучше, как заняться перечислением преимуществ женитьбы, которые уже успел выучить наизусть.

– Она подходит мне по возрасту: не знаю точно, сколько ей лет, но думаю, что около сорока, – а жениться на ком-то моложе не хотелось бы; Пользуется уважением лорда и леди Камнор, что само по себе является прекрасной рекомендацией; обладает исключительно тонкими, изысканными манерами – разумеется, почерпнутыми в тех кругах, где приходится вращаться. Так что нам с тобой, милая, чтобы не показаться простоватыми, придется немного над собой поработать.

Игривый тон не вызвал у дочери никакой реакции, и мистер Гибсон продолжил:

– Она умеет вести хозяйство, причем экономно, так как в последние годы держала школу в Эшкомбе. И, наконец, что тоже важно, у нее есть дочь примерно твоего возраста, которая, разумеется, приедет в Холлингфорд, будет жить с нами и станет тебе доброй подругой… сестрой.

Молли долго молчала, а потом тихо проговорила:

– Значит, ты выпроводил меня из дому, чтобы не мешала все это устроить?

Слова прозвучали из глубины оскорбленного сердца, однако реакция отца вырвала из пассивного состояния. Мистер Гибсон вскочил и, что-то бормоча себе под нос, быстро покинул комнату. Что именно он говорил, Молли не расслышала, хотя бросилась следом – по длинным темным коридорам в ярко освещенный солнцем хозяйственный двор, а потом и в конюшню.

– Ах, папа, папа! Я вне себя! Не знаю, что и сказать об этой мерзкой… отвратительной…

Доктор вывел коня: неизвестно, слышал ли он слова дочери, – и, поднявшись в седло, бросил сверху вниз мрачный, ледяной взгляд.

– Думаю, будет лучше, если сейчас я уеду, иначе мы наговорим друг другу много такого, о чем потом пожалеем. Мы оба слишком взволнованы. До завтра успокоимся. Ты хорошенько подумаешь и поймешь, что главный – единственно важный мотив моего поступка – твое благо. Можешь передать миссис Хемли – я сам собирался сказать, – что приеду завтра. До свидания, Молли.

Еще долго после отъезда отца – когда стук копыт по круглым камням мощеной аллеи давно стих – Молли стояла, прикрыв глаза ладонью и глядя в пустое пространство, где он растворился. Она боялась дышать: тяжелые вздохи срывались в рыдания, – наконец повернулась, но не смогла войти в дом, не смогла ничего сказать миссис Хемли. Перед лицом Молли стояли холодные глаза отца: как он смотрел, как говорил, как покинул ее.

Она вышла в сад через боковую калитку – ту самую, которой пользовались садовники, чтобы принести из конюшни навоз, – скрытую от глаз пышными кустами, вечнозелеными растениями и раскидистыми деревьями. Никто не узнает, что случилось, и никто ей не посочувствует. Хотя миссис Хемли очень добра и душевна, у нее свой муж, дети, личные интересы, а острое горе в сердце Молли не принимало постороннего участия. Она быстро зашагала через сад к укромному уголку, который считала своим: к скамейке, почти скрытой плакучими ветвями вяза, расположенной на просторной террасе, откуда открывался вид на живописные луга и поросшие травой холмы. Скорее всего терраса была специально устроена так, чтобы можно было любоваться залитым солнцем пейзажем с деревьями, шпилем колокольни, покрытыми черепицей крышами старых деревенских домов и темными полями вдалеке. В давние времена, когда в поместье жили большие семьи, леди в кринолинах и джентльмены в больших париках, с мечами в ножнах, во время прогулок, должно быть, занимали всю террасу, однако сейчас сюда никто не заглядывал, никто не нарушал тишины и одиночества живописного уголка. Молли даже думала, что только она знает об уединенной скамье под вязом, так как садовников держали ровно столько, сколько было необходимо для поддержания в порядке огорода и цветников возле дома, и там было не до отдыха на веранде.