Но делать, как говорится, было нечего, и я нехотя стал подниматься.
– По-быстрее, Колбаскин, – торопит она, но у меня как-будто тело отнялось и не слушается вообще.
– А почему я? Вон сколько рук. Спросите их, – говорю я, как обычно.
– Головой меньше вертеть надо, Колбаскин!
– Ладно. Повторите вопрос, пожалуйста, – прошу я, так как реально его забыл.
Тут в такой обстановке даже имя свое забыть можно.
– Отделы позвоночника, – говорит она.
– Мда, ааа,нууу, значит, отделы позвоночника, значит, есть шейный отдел. Да, нуу. У позвоночника… – говорю я это, а сам на Димку смотрю возгорающимся взглядом и толкаю парту. Но он специально, гад, не замечает этого и смотрит вперед, типа, непричем тут. «Что-то с ним не то творится, – думаю. – Раньше-то всегда подсказывал».
– Это все? – спрашивает меня училка таким ехидным, противным голосочком.
– Нет, еще есть у позвоночника… Дима, пс, пс, Димон.
Димка – гад, даже не шолохнулся. Ухом даж не повел.
– Так, если кто подскажет, пять двоек сразу! – говорит училка.
«Да по мне, и так ни кто не собирался подсказывать».
– Тань, пс, пс, Тань, – решил я попытать удачу с другой стороны.
Тут меня ждал очередной провал. Она даже еще хуже Димки оказалась. Вообще развернула свою башню в другую сторону и фыркнула вдобавок ко всему. Представляете?
– Ладно, Колбаскин, два.
– Но я же… Но я же ответил.
– Вы сказали про шейный отдел, да? Этого как раз хватает на двойку. Принесите мне дневник.
Ну че, делать-то нечего. Беру я портфель. Ковыряюсь там. По всем отделам ищу, а дневника нет. Нигде его не было, как я не старался его найти.
Я такой смотрю на училку, прям ей в глаза, в надежде, а вдруг в ней сострадание проснется, а она говорит недовольно:
– Ну, Колбаскин, я жду. Где дневник?
– Дома забыл.
«Хорошо, что забыл, к лучшему», – так я подумал. Но тут вижу, как Ларик-очкарик руку тянет.
– Да, чего тебе, Ромбин? – нехотя спрашивает училка.
– Наде- Наде -Надежда Але – кса- кса- ндровна, я-я мо-мом-гу от-от-нести Же-Же-ню до-до-мой, за-за-за дн-дн…
– Ты можешь отнести Колбаскина домой за дневником? – не вытерпела она.
– Д-да!
Вот думаю, засада. Уж лучше бы он заикаться перестал, а то нет же – телепорт недоделанный.
– Хорошо, – говорит она,– отнеси его домой, но только быстро.
Ну и вот, он, короче, подошел ко мне и спрашивает меня своим лагающим голосом:
– Куд-куд-куда от-от-не..?
«Ну че, делать, видать, нечего», – подумал я.
– Напротив кинотеатра, – говорю. – Я рядом там живу.
Он кивнул своей овальной башкой, ухватил меня своей липкой и холодной клешней за руку – хлоп – и мы уже стоим возле кинотеатра.
– Я-я-я те-те-бя зде-зде-сь по-по…
– Я понял, подождешь, хорошо, – говорю, лишь бы по-быстрее от него отвязаться.
Да уж, хорошо, что дома никого не было, а тож люлей сразу б и отхватил.
Вернулись мы как раз под конец урока. Все че-т довольные были чересчур. Только я один злой, как собака. Отдал, значит, дневник этой карге. А она улыбается такая вся, сияет аж. Поставила мне двойку чуть ли не на всю страницу, а потом говорит такая, что б я старался, мол, потенциал у меня есть. Вот че сморозила мне. Оно мне надо: « Потенциал». За потенциал по головке не погладят.
Думаете, на этом всё закончилось. Ага, щас. Вы бы видели, как мы из класса выходили. Построились, значит, по парам, чуть ли не за ручки взялись, и вышли все так дружненько прям. Комедия стопроцентная, точно говорю. Я по сторонам-то смотрел, остальные классы также выходили. Форменные зомбаки. Ну ладно уже, фиг с ним.
