– Передумал, значит? А я ведь тебе говорил: бери ее! Не поверил, что ли? Думал, я дразню тебя, так нет – я серьезно говорил. Не такой уж я торгаш заядлый. На курево заработаю – и хватит. Меня ведь другое интересовало. Поневоле я этим занялся. Но и на одном месте топтаться не хочу – потому в одну деревню дважды не возвращаюсь.
Слова эти мне были непонятны. Рубашка – вот что мне нужно было.
– Я деньги принес!
– Чего-чего? – Может быть, звон бубенцов не дал ему расслышать или вообще он был глуховат…
– Деньги принес, говорю!
– Какие деньги?
– Деньги за рубашку!
Он с удивлением на меня воззрился, не замедляя хода мула.
– Ты? У тебя что ж, пять реалов есть? Тпру!
Мул замедлил свой шаг. Я протянул торговцу руку с монетами:
– На, перечти!
Он нагнулся, не слезая с седла, и я деньги из кулака пересыпал ему в кулак.
– Тпру! – Теперь уже мул остановился совсем. Звон колокольцев утих, лишь иногда они звякали, когда животное переступало. Торговец едва взглянул на монеты и, кажется, их не пересчитывал.
– Но это ведь не отец твой дал деньги!
Сумма состояла из мелких монет, поэтому, думаю, он и понял, что это за деньги такие, и уже больше меня о них не спрашивал. Только задумчиво приглядывался ко мне.
– Так вот как, значит!
То есть как это так?! Я ничего не понимал. Он замолчал, а я вдруг подумал, что он хочет деньги мои умыкнуть. Ему ведь стоило пустить мула вскачь, и всем моим стараниям конец. Ведь у сумасшедших – будь они плачущие или смеющиеся – одно плохо: они заранее не предупреждают о том, что намерены сделать, да и ты этого предвидеть не можешь. Поэтому-то им и нельзя особенно доверять.
– …Ты мне не хочешь дать рубашку?
Он спрыгнул с мула, и опять потекла река его многословия:
– Вот сам ты на свою голову трудности создал! Сказал бы мне подождать тебя… Почему в деревне не купил, зачем сам себя гоняешь? Да еще и деньги есть у тебя!
Я ему не отвечал, лишь искал глазами рубаху. Мы стояли посреди дороги. Мул с удовольствием принюхался к свежему помету осла, потом вздохнул и захрапел, обнажив крупные зубы. От реки доносился запах воды, а с лугов – запах спелой и вытоптанной травы. Нигде ни движения. Даже ястреб-перепелятник, круживший в небе, сел отдохнуть на высоко торчащий камень.
Коробейник сражался с одним из вьюков, но в конце концов вытащил из пачки рубашек мою. Потом встряхнул ее и повернул так и этак, чтобы я рассмотрел.
– Ну? Красота! Смотри не запачкай, а то отец с матерью проклянут меня и предков моих до седьмого колена. А я дважды в одну деревню не возвращаюсь. Обратного хода нет.
Я это уже слышал. Приложил рубашку к груди. Она была чуть великовата.
– Давай поменяю. Великовата для тебя!
– Нет, не хочу!
– Великовата ведь.
– Не страшно! – Я всегда видел, что детям покупают вещи чуть на вырост, потому что дети растут…
– Ну что же… в добрый час! Наденешь ее?
– Нет! – я не хотел надевать. А он всё в меня вглядывался.
– А ты чей будешь-то? Отец твой кто?
– Не знаю, – ответил я…
Торговец захохотал от души, и дым от цигарки шел изо рта его волнами, как поднимается дым над нашей газовой мельницей, когда ее запускают.
– Ты этого никогда не говори, голова садовая! – посоветовал он мне, отсмеявшись. – А то припечатают… Зовут всё же как твоего отца?
– Говорю, не знаю!
Теперь ему стало не до смеха. Возможно, теперь он меня счел сумасшедшим.
– Разве можно человеку не знать имени отца своего? Я вот до седьмого поколения знаю.
