– Лен…
– Не надо. Всё нормально, – останавливаю, уже приняв тот факт, что все в этом доме были в курсе причин, по которым я здесь оказалась. – Я понимаю, что вы подневольный человек. Приказано молчать – вы молчите.
– Риск потерять работу является отличной мотивацией, чтобы не открывать рот, когда требуется его закрыть. Ты в курсе моей ситуации с внуком.
– Если это правда.
– Правда. Всё до последнего слова.
– Вот и выяснили, – делаю попытку улыбнуться, но получается лишь тоскливый оскал.
– Мальчики правду говорят? Ты теперь жена Парето? – Вероятно, каждый в доме спросит у меня лично.
– Да, – показываю правую руку. – У него такое же. Тася, кстати, теперь тоже Островская. Он её удочерил.
– Ему-то понятно, зачем всё это. А тебе?
– А мне выбрать не позволили. Всё было определено с того самого момента, когда я переступила порог этого дома.
– Он уничтожает всё, к чему прикасается. Держись от него на расстоянии.
– Я теперь его жена, – расставляю руки в стороны, сопровождая действие горькой усмешкой. – Расстояние сократилось до минимума. Невозможно сбежать от того, кто всегда на шаг впереди тебя, остаётся только идти рядом. Что я и сделаю, чтобы моя дочь была в безопасности и ни в чём не нуждалась. А раскуроченное сердце – это так, – взмахиваю равнодушно рукой, – мелочи жизни. Заживёт… – шепчу, как никогда осознавая тот факт, что в любой момент Костя исчезнет, оставив с десятками вопросов, на которые я никогда не получу ответов. – И вообще, – встряхиваю себя, не желая думать о том, что ещё не произошло, – нужно привести в порядок спальню Аронова. Мужчины позавчера повздорили, и теперь там страшный бардак.
Берём всё необходимое и поднимаемся в спальню хозяина, пол которой по-прежнему усыпан осколками и снимками. Бережно собираю фотографии, помещая в конверт и кладу на стол. Избавляемся от осколков, забираем грязное бельё и покидаем комнату. На кухне уже ждут Гриша и Тася.
– Мам, а я правда теперь Костиковна?
– Кто?
– Константиновна, – поправляет Гриша. – Он ей сказал.
Вот же Островский… Я не планировала рассказывать Тасе о нововведениях в нашей жизни. Костя всё равно не останется с нами, решая собственные проблемы и направляясь к цели, которую, по-видимому, определил давно. Ребёнку всё равно, какая у него фамилия, если это не влияет на его жизнь.
– Правда, моя хорошая, – целую светлую макушку. – Только это ничего не меняет для нас.
– Мы всё равно вернёмся к папе Роме? – шепчет с придыханием, ожидая подтверждения.
– Нет. Не вернёмся. Никогда. Скорее всего, скоро уедем в другое место. Хорошее и светлое. И будем там жить вдвоём, – глажу её по волосам, успокаивая.
– А Костя?.. Он с нами поедет?
– Нет, Тасенька, не поедет. Он будет жить один.
Или не будет. Островский жить вообще не планирует или жить на свободе.
– А он сказал: «Вы теперь мои». А зачем он так сказал? Если не поедет.
– Спроси у него. – Не знаю, что ещё говорить ребёнку, который задаёт вопросы, на которые ответов у меня нет и не будет.
– Я спрошу, – воинственно прищуривается, кивая. Островский поспешил с докладом дочке, вот пусть и объясняет. Никто его за язык не тянул.
Всё это время Петровна и Гриша с интересом вслушиваются в нашу беседу, не встревая. Наш брак с Парето стал, можно сказать, событием в этом доме, жизнь которого текла размеренно и неторопливо до моего появления. В кармане вибрирует телефон.
Островский:
