– Ну, ладно… – недобро проговорил Рыков и наступил технику на ногу – ту, что давила на педаль.
Платформа взвыла и понеслась. Теперь одной рукой Рыков направлял движение платформы, второй же держал вопящего техника. Без сомнения, эта штука у него на ухе – рация, и скоро здесь начнется свистопляска. Только бы успеть…
Платформа врезалась в трап, когда тот уже начинал неторопливо ползти вверх. Врезалась от души, так что движение ступеней прекратилось. Рыков отпустил дергающегося техника и вскочил на ступеньку.
Из глубины салона веяло холодком, особенно приятным на фоне царившей вокруг влажной духоты. Оттуда, из темного квадратного проема выглядывало искаженное злобой лицо человека в черном костюме. Судя по тому, как тот стремился вытащить что-то из-под мышки, он был охранником.
– Не советую, – сказал Рыков, вытягивая перед собой руки: в одной был Жетон, в другой – пистолет. – Служба судебных приставов Российской Федерации…
Договорить он не успел: за спиной раздался сердитый вскрик, оборвавшийся глухим ударом по спине.
За этот удар рассерженного техника стоило поблагодарить: летящая навстречу пуля лишь сбила кепку. Оставалось только ответить на такое гостеприимство…
Тяжело дыша, он склонился над перепуганным человеком в очках. Очки – рудимент медицины прошлого, но отчего-то считается символом образованности.
– Гражданин Сосновский, потрудитесь получить…
Голос, словно чужой – сиплый, сухой. Рыков проследил перепуганный взгляд Сосновского: тот глядел на исполнительный лист. Бумага была перепачкана кровью и, вроде даже, прострелена.
– Факт получения вами исполнительного листа фиксируется, – продолжал Рыков, оглядывая салон, задымленный пороховыми газами. – Предлагаю вам немедленно исполнить судебное решение и передать мне указанное ко взысканию. В противном случае…
Рыков поднял с синтетического покрытия Жетон и тупо посмотрел на пистолет. Он не знал, что будет «в противном случае». Ведь он не представлял даже, чего требует от этого очкарика, и за что полегли здесь эти трое в черном…
– Н-не надо… – пробормотал Сосновский, моргая мелко и часто. – Меня подставили… Использовали в чужой игре…
– Ну?.. – устало произнес Рыков.
– Я заявляю, что отказываюсь от своих прав в пользу кредитора… – дрожащим голосом проговорил Сосновский. – У вас же все записывается?
– Записывается…
– И прямо сейчас передаю приставу все, причитавшееся мне по сделкам, указанным в решении суда…
– Ну?! – с угрозой повторил Рыков. Со стороны трапа доносился вой приближающихся полицейских сирен.
– Что?.. – пролепетал Сосновский, поправляя очки дрожащими пальцами.
– Где это – то, что вы обязаны передать мне?! – Рыков чувствовал, что в нем закипает бешенство. – Где то, что указано в исполнительном листе?!
– Ну… Вот, берите… – Сосновский сделал странное движение руками.
– Что я должен брать? – Рыков вдруг почувствовал, что сходит с ума.
– Все берите, – Сосновский замахал руками и вдруг захихикал. – Вы что, вправду, не понимаете?
Это было не просто, но Рыков, все же покачал головой.
Сосновский зашелся в придушенном смехе:
– Все – это все вокруг, понимаете?! Воздух!
– Воздух?..
– Ат-мо-сфе-ра! – раздельно проговорил Сосновский, и в глазах его мелькнул сумасшедший огонек. – Мы скупили ее. Всю! Все, чем дышит Земля. Все это отныне принадлежит Марсу! Принадлежало… Вы бы платили нам за каждый вдох, понимаете? Мы бы все перекачали к нам – есть такие технологии! А вы бы стояли на коленях и умоляли… Мы чуть-чуть не успели, сукин ты сын…
