– Откуда у вас страсть к Праге? – вырвалось у нее, когда она заметила, что и на стоявшей возле ноутбука кружке имеется изображение Карлова моста.
– Я бы не назвал это страстью, – жестом предлагая ей присесть в кресло, ответил Гавриленко. – Скорее, это сыновняя любовь.
– Сыновняя?
– Я учился в Пражском университете и несколько лет прожил в Праге.
Ника почувствовала себя глуповато – буквально пару часов назад она внимательно изучала пресс-портрет Максима Гавриленко, и там, естественно, была информация о его учебе в Праге. «Лохушка», – обругала себя Ника и вынула из сумки диктофон:
– Вы не возражаете, если в параллель к записи я включу диктофон? Не все успеваешь набросать ручкой.
– Совершенно не возражаю.
Разговор как-то плавно вошел в нужное русло, и Ника перестала замечать окружающее – так бывало всякий раз, когда она увлекалась собеседником и получала не только нужные ответы, но и удовольствие от беседы.
Гавриленко, отвечая на вопросы, попутно рассматривал журналистку. В этой Стаховой было что-то такое, что притягивало его. Вот она, чуть прикусив губу, выводит в блокноте странные значки, рисует стрелки, кружочки, соединяет их одной ей понятным образом, замирает, словно оценивая работу, снова чертит что-то. В одну из таких пауз Максим вдруг задал ей вопрос:
– Скажите, Вероника, вы ведь не москвичка?
Рука Стаховой замерла над листом:
– Что, простите?
– Вы ведь не из Москвы?
– А что – до сих пор заметно? – в ее тоне прозвучала растерянность, и Максим улыбнулся:
– А вы хотите это скрыть?
– Нет, но… странно, что вы спросили. Я несколько лет живу здесь и уже как-то отвыкла от таких вопросов.
– Мне просто показалось, что вы внутри себя не столичная штучка.
– Н-да? Это почему же? – Она прищурилась и убрала выбившуюся прядь волос, заправив ее за ухо.
– В вас чувствуется какая-то простота, которой не было в тех журналистах, с которыми я общался.
– Это плохо?
– Нет, что вы! Мне это нравится, я потому и решил проверить догадку.
– На самом деле я из Омска, там родилась, там училась и работать начинала. Это уж потом, когда стало тесновато, решила перебраться в столицу.
– Может быть, сделаем перерыв, выпьем кофе? – предложил Максим и, не дожидаясь ответа, нажал кнопку интеркома: – Алия, сделайте нам, пожалуйста, кофе.
– Если можно, мне лучше чай, – попросила Ника, – я не пью кофе после обеда.
– Отлично. Алия, кофе мне, а девушке чай.
– Зеленого нет, Максим Алексеевич, – плеснулся из интеркома мелодичный голос с едва уловимым акцентом.
Максим вопросительно посмотрел на Стахову.
– Черный подойдет, – улыбнулась она.
Гавриленко повторил эту фразу секретарше и отпустил кнопку.
– Не поддаетесь общему увлечению здоровым образом жизни?
– Отчего же… просто не люблю зеленый. Да и какая, в сущности, разница? Зеленый – это тот же черный, просто молодые побеги.
– Тоже верно, – рассмеялся Гавриленко, – но сейчас модно пить именно зеленый, заниматься йогой и не есть после шести.
– Ну, это кому как! Мне не так часто удается не ужинать после шести, работа не позволяет. Прихожу домой – и к холодильнику.
– А вы чем-то увлекаетесь? Надеюсь, что не спросил ничего запретного!
В ее глазах мелькнуло удивление:
– Сейчас уже непонятно, кто кому дает интервью.
– Я не хотел вас обидеть. Просто, раз уж у нас перерыв, то почему бы не узнать интервьюера поближе? Так все-таки?
Ника помолчала. Этот человек оказался совершенно не таким, каким она представляла, идя сюда. Тот Гавриленко, о котором она читала в Интернете, вряд ли стал бы задавать вопросы журналистке, да еще такие – затрагивающие ее личную жизнь.
