Она быстро догадалась, что это, должно быть, Ева. Исполнительница, выступление которой посоветовала посмотреть София. Та выглядела великолепно. Собранные черные кудри, красивый макияж, тонкая стройная шея. Платье ярко-желтого, как рапсовые поля летом, цвета. Ткань напоминала цветы, колышущиеся на ветру. Зачарованная Эмили выпрямилась, чтобы лучше рассмотреть Еву в медленном чувственном танце.
Ева отбивала ритм туфлями, хлопала в ладоши, которые издавали резкий звук. Музыканты начали подыгрывать.
Ева улыбалась, рычала и обнажала зубы, изображая каждую эмоцию, требуя, чтобы музыканты подхватывали ее настроение. Танцы их подначивали.
Эмили наблюдала, как тонкое тело Евы и ее сильные жесты очаровывали весь зал.
Стук туфель, грохот мужских ботинок, нарастающий звон гитар и ударных инструментов, казалось, приближали крещендо. Но нет, они продолжали.
Люди хлопали, словно поощряя Еву, выжимая из нее все соки. Но она не сдавалась, стремительно заполняя сцену. У Эмили возникло ощущение ливня, даже града. Словно она, пораженная этой силой, даже пыталась сопротивляться. И как так вышло, что она не знала об этом мире? Ей хотелось двигаться, танцевать, как некоторые посетители ресторана. Хотелось выкрикивать и подбадривать. Она заулыбалась, сделала глоток вина и в какой-то момент даже подняла бокал. В знак признательности.
Гипнотически, невероятно. Какая-то женщина подошла ближе к сцене. Эмили обернулась, и все будто замерло.
Ее остановил пристальный взгляд.
На мужчине был темный костюм. Как и на некоторых других посетителях. Правда, на них костюмы повседневные. А этот человек выглядел иначе. Галстук ослаблен, подбородок небрит. И все равно безупречно. А еще у него смелые темные глаза.
На Эмили никогда так не смотрели. Кстати, сейчас ей не показалось бы странным, если бы он подошел или поманил пальцем.
Музыка вернулась – да она и не прекращалась, – вернулись и чувства, будто в бокал налили слишком много, наполнили ее от бедер до низа живота. Приходилось сдерживаться. Просто потому, что она смутилась и защищалась от его жаркого взгляда. Но он заполнял ее чувства. Эмили ощущала, как наливается тяжестью грудь, а горло напрягается, чтобы просто сглотнуть.
Она скривила губы. И тут же возбудилась сильнее, чем когда-либо.
Она обмакнула в масло ломтик хлеба, притворяясь, что не чувствует пульса там, где его и быть не должно.
Удивительное дело – оказаться на публике и впервые возбудиться. Настолько сильно, чтобы захотелось убежать от нахлынувших неведомых чувств и напора незнакомого мужчины.
Эмили вернулась к фото.
И убежала.
«Mujeres»[5], – значилось на двери. Там же висела маленькая фотография женщины в платье для фламенко.
Слава богу, комната пуста. Естественно, все смотрят выступление Евы.
«Музыка сильно повлияла», – сказала себе Эмили, стоя в красивой дамской комнате с огромными зеркалами и бархатными креслами, словно это гардеробная. Эмили постояла мгновение, разглядывая свое отражение. Все те же черные брюки и тонкая рубашка, в которых она вышла из квартиры и уехала из Англии. И черные туфли-лодочки. Волосы собраны в хвост и спутаны, лицо, как всегда, не накрашено.
Но Эмили все равно покраснела. Губы порозовели, будто она их кусала. Соски просвечивают сквозь рубашку. Зрачки расширились, увлажнились глаза. Она почувствовала, будто что-то вырвалось на свободу.
«Должно быть, дело в музыке», – повторила она себе.
