– Отчего же не сполоснуть, если воду дали? Теперь это событие редкое…
У Василия оборвалось сердце и остановилось дыхание. Оттолкнув возмущённую хозяйку, он бросился к ванной. Ванная была безобразно пуста, тщательно вымыта и пахла шампунем. Андрей боялся переступить порог ванной комнаты, предчувствуя непоправимое. Страшное известие парализовало его, превратив в монумент всем скорбящим. Губы побелели, стеклянные глаза смотрели в пустоту. Хозяйка, плохо понимая остроту момента, набросилась на мужа с упрёками, пытаясь восстановить в семье свой пошатнувшийся авторитет и показать этим, потерявшим страх мужикам, кто в доме хозяин.
– Тебя на пару дней на хозяйстве оставить нельзя, – наседала она на невменяемого супруга. – Уж, казалось, чего проще…. Запас воды в ванной и то по-человечески сделать не можешь. Ржавчину со всего водопровода собрал, бестолковый.
– Какой воды, дура? – визжал впавший в слепую ярость Василий. – Какой воды? Портвейн это был, поняла…. Ты спустила в канализацию марочный портвейн по три доллара за бутылку.… Господи, – застонал он, вознеся руки к небу, – ты же всё видел. Накажи её. Только сейчас накажи, не откладывая. Я не кровожадный, но очень хочу взглянуть, как ты будешь вершить правосудие…
– Что ты мелешь, – не поверила Ленка, проведя в уме несложный подсчёт и получив в итоге невероятную сумму. – Откуда у вас, голомыдников, приличное пойло возьмётся? Портвейн марочный, – иронично хмыкнула она. – Давай, выметайся отсюда. Не успеешь за дверь, а они уже кучкуются.
– А-а-а-а-а! – вдруг заорал дурным голосом невменяемый Андрюха. – Убью суку…
Огромный волосатый кулак опустился на Ленкину голову. Шкоркин закрыв от страха руками голову, присел на корточки. Раздался стук падающего тела. Первое, что он заметил, когда вновь обрёл способность видеть и воспринимать реальность, вернувшуюся к нему в его ощущениях, распростёршуюся на полу Ленку с заплывшим глазом и нависшего над ней кума-мстителя. Пятясь, он покинул Куликово поле, выйдя в подъезд, нервно закурил.
Когда он возвратился в квартиру, успокоившиеся супруги сидели за обеденным столом друг напротив друга. Ленка, как ни странно, была жива. Но любящая жена и достойная мать, на независимый взгляд Василия, как-то сразу утратила свою женскую привлекательность и врождённую красоту. Огромный синяк практически полностью закрыл её левый глаз. Распухшее ухо наоборот, приобрело малиновый оттенок. Голова, болтаясь из стороны в сторону, как пришитая, не в состоянии была утвердиться в вертикальном положении. Превентивные воспитательные меры помогли понять заблудшей овце степень её вины. Под тяжестью предъявленных обвинений, стороной потерпевшей убыток, она полностью утратила присущую её полу агрессивность, признав, что «… её, поганку, следовало бы вообще удавить за то, что она натворила».
Кумовья с похоронными лицами пили уцелевший портвейн из трёхлитровой банки, куда ещё не дотянулась Ленкина шкодливая рука. Перевоспитанная супруга сидела рядом, силясь постичь, на каком свете она находится – на том или этом – и не могла прийти к окончательному решению. Когда вина в бутыли осталось на два пальца, Василий тяжело поднялся из-за стола.
– Пойду я, – сказал он чужим голосом куда-то в сторону. – На работу пора.
Выйдя на улицу, он медленно побрёл по знакомому маршруту. Рассвело. На поляне у цистерны копошились люди. Не останавливаясь, он двинулся дальше, к гостеприимно распахнутым воротам проходной.
