Житие святого Глеба - страница 38

– Знамо дело, этой земле цены не будет! – поощрительно чесали они затылок.

– Вот я вам расскажу, – робко начинал поучать отец мужиков, – например, в Америке…

И рассказывал историю какой-нибудь американской общины, которая на безлюднейших местах сумела развести цветущие довольством поселения, и только благодаря знаниям и определенности цели.

– Цель… Вот главное.

– Само собой! Это уж первым делом! – поддерживали мужики.

– Словом, какие бы утопические идеи ни развивал Михайло Михайлыч, все они, без исключения и без малейшего возражения, мужиками поддерживались:

– Само собой! Чего лучше! Первое дело! Первым долгом!

Петр Михайлович из-за огорчения за своего отца, а я из сочувствия к нему все чаще стукались рюмками. Александра Васильевна не забывала про нас, подтаскивая то водочку, то закуску.

– Ну а кончилось, – завершил свои воспоминания Петр Михайлович, повесив голову на грудь, – тем, что и следовало ожидать. Запил мой отец по-черному и исчез в безвестности…

А у меня еще долго не выходил из головы Иван в разодранной шапке с красным околошем… Надо обязательно рассказать об этом Глебу, наказывал я своему затуманенному сознанию. Но рассказать в этот раз не успел, очнувшись поздним вечером на чудовской станции.

Потом, встретившись с Глебом в Питере, я при случае поведал ему историю, рассказанную «соседом». Он почему-то не удивился, с грустью посмотрел на меня и проронил только одну фразу:

– Велики чудеса твои, Господи!

…А сад в Сябринцах зацвел, когда Глеб Иванович уже был тяжело болен.

Любовь всегда приходит неожиданно. Как и уходит тоже.

К Глебу, насколько мне известно (сам он не любил об этом рассказывать), она пришла, когда ему не было еще и двадцати лет. И зацепила весьма сильно.

Тогда он начал печататься в московских журналах. И каждое такое событие считалось необходимым отметить в знаменитом на многие времена «Яру». Трактир славился цыганским хором. Шумные песни цыган Глеб не любил. Но в этот день он обратил внимание на стройную, несмотря на широкое цветастое платье, которое не смогло скрыть ее фигуру, с огромными черными глазами девушку, которая запела некрасовскую тройку: «Что ты жадно глядишь на дорогу, – голосисто, но с нескрываемой грустью выводила она:

Глеб отодвинул пивную кружку и повернулся в сторону невысокой сцены, откуда лилась песня. Знать, действительно, забило сердечко тревогу… «На тебя заглядеться не диво», – с какой-то неподдельной, влекущей к себе кокетливостью пела цыганка, повернувшись в сторону симпатичного молодого человека, очарованного ее голосом, –

Цыганка была будто живой иллюстрацией той, о которой она пела:

Старики на подарки не раскошелились, но в сердце юноши страсть закипела. Едва дождавшись окончания песни, Глеб кинулся к сцене, выискивая в кармане гроши. Перед самой сценой споткнулся о вылезшую из половой доски шляпку гвоздя, но удержался, робко вложил в руку цыганки нащупанные деньги и спросил, как зовут.