Житие Углицких. Литературное расследование обстоятельств и судьбы угличского этапа 1592-93 гг. - страница 4

7 было тогда лет двенадцать, остальные еще младше, а было их человек 7—8. Вот и пришлось Клавдию идти в люди и самому пробивать себе путь.

Все из крестьянской работы умела и Татьяна Яковлевна, хотя ни шить, ни вышивать не могла. Андрея даже окрестила сама, дома. Так делали раньше крестьянки, но такое крещение временное, чтобы не умер некрещеным, а потом все равно надо перекрещиваться.

Теперешняя мораль не сравнима с нашей, а вот Татьяна Яковлевна выходила за Андрея Харитоновича и вовсе не зная его, по сватовству. Был он, говорила она, рябой…»

На этом рукопись обрывается. Не могу не добавить еще несколько предложений. Важных, на мой взгляд. Мама упоминает о дедовом (и отцовом, поскольку он в нем родился) доме, из которого выселили семью Углицких в 1930 году. Деда выселили с семьей, как кулака. Конечно, не сидели сложа руки, ясен плетень – писали во все инстанции, обращались «куда надо» и «не надо», даже к самому М.И.Калинину. Я сам, будучи ребенком, видел и читал этот документ (хранился много лет у нас, но позднее затерялся). Как ни странно, единственным человеком, откликнувшимся на беду, стал Всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин. Он ответил репрессированным, написав о «допущенном перегибе» и дал чердынским властям указание «снять обвинения» с деда. Что они фактически и сделали, хотя, дом назад не вернули и никого из ссылки не возвратили. Такая, вот, история.

В 2011 мы братом побывали в селе Федорцово Чердынского района Пермского края. Посмотрели на наш дом. О котором столько слышали всю свою жизнь! От отца, от вишерских родственников… Судьба нашей вотчины такова. До самого последнего времени пятистенок этот, завершенный дедом в 1912 году (под крышей, на затесе чердачного бревна вырезан год окончания строительства: «1912»), использовался федорцовскими властями как общественно-полезное сооружение. Много лет в нем располагалась восьмилетняя школа, потом контора, почта, библиотека, опять школа, избирательный участок, аптека, снова контора… Сейчас дом наш, находясь с собственности сельского совета, стоит «без дела», отдыхая от трудов праведных…

Вотчина, 2011

И еще… Кажется мне, что тогда, при первом, самом «свежем» прочтении в маминой тетрадке было на несколько листов больше, что пропало нечто важное. Хотя, может быть, мне это только кажется?

Мои основные детские прозвища: Уголь, Угол, Голый. Как только не перевирали, не калечили фамилию мою – и Углицкий, и УглИчевский, и Угликов, и Угольков… На каком только слоге не лепили в ней ударений – и на первом, и на последнем, хотя правильный, легитимный вариант ударности – второй слог (УглИцких). Сколько раз спрашивали, интересовались: «Фамилия у вас больно знаменитая… Не дворянских ли (вариант – княжеских) кровей, часом, будете?»

Нет, не дворянских, и, тем более, не княжеских. Ибо почти все известные мне по документам дореволюционные носители моей фамилии – из крестьян. Или же купеческого сословия. Мало того, твердо убежден я, что фамилия наша – поселенческая, земляческая. А еще ссыльная. А возможно, что и первоссыльная, поскольку появлением своим, а случилось это по моим предположениям в самом конце XVI века, «обязана» она одному важному событию в истории российской. Речь об убийстве (в том, что это было именно убийство, а не несчастный случай, не сомневаюсь я!) царевича Дмитрия в Угличе в мае 1591 года.