Пересветов: Да, ну?!
Галун: Так щоб мэни за всэ життя нэ прыйшлося галушкы порубаты! Ость тэпэр з кипом шпангоуты рахують.
Немцов: Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Пересветов: /смеется/ Раз так? Тогда на эсминце у нас приход откроют?!
Немцов: О-о! Ныне наступает для вас, господа матросы, судный день! Кто первый во святые записывается? Бог любит ничтожных… Скорее, Леший, Он вас ждет!
Кариотский: При чем здесь: кого больше любит? Я хотя и неверующий, но знаю: у Бога все равны. Бог всех одинаково любит.
/Немцов смеется./
Немцов: Равны по-разному, милый друг. Кто-то ровнее…
Пересветов: А карасям рано о Боге думать. Вот, отслужишь свое, хлебнешь горя вместе с морской водой, тогда поглядим какой ты верующий.
Кариотский: А без горя нельзя?
Галун: /Кариотскому/ Э! Нэ штопоры, рыба!
Пересветов: Много языком мелишь, молокосос! Держи надраено! Живее!
Пашин: Все это дурман, Леша. Миф. Фантасмагория. Впрочем, и дурман имеет право на свободу. Свобода для всех – так справедливо. Но кто знает, может, с басней про Христа сноровистее годковщине голову открутим?
Пересветов: Ты открутишь? У самого того гляди «тыква» покатится!
Немцов: /Пашину/ Любезнейший Павел Семенович, борьба со злом – деяние, увы, не для горшечников, но богов. Вы же не способны быть богом. Вы путаете людей и идеи и, вместе с мыслями, отрубите головы в которых эти мысли живут… Впрочем… La folie est sacree – безумство свято. (Фр.)
Пашин: Чего?
Немцов: Все славно!
Пашин: Что вы можете понимать в Свободе, ограниченные, жалкие люди?! У вас никогда не было Свободы, вы не способны познать этого счастья! Делаете рабом Кариотского потому как сами несвободны, потому как плебеи. У вас не было Свободы и нет. И вообще нет у вас ни единой справедливой мысли за душой!
Пересветов: Врешь, оратор! Есть у нас за душой… размышленьице. /Показывает кулак./ Во! Достанешь меня, демократ, не посмотрю что годок мой, щёлкну разок – мало не покажется. Нагружу – не обмозгуешь!
Немцов: Полноте, господа! У каждого из вас кроме кулаков и свободы есть еще милое, возлюбленное создание, мать, отец, родные пенаты…
Пересветов: /Немцову/ И ты… замолчи, змеёныш!
Немцов: Чего-с взбеленились, Петр Сергеевич! Вспомнили отчий дом, босоногое детство? Ах, оставьте! Вы ведь не из тех чьи глаза в воде сыреют? Мерзкое отрочество, ужасная юность…
Пересветов: Пока живой, студент, закрой рот!
Немцов: Не смею возражать… Однако, позвольте заметить, насколько насытился Немцов вашим утонченным, банальным обществом, господа матросы! Всеми вашими салонными выражениями и кулуарными мечтами. Которое из черствых сердец может понять, как скучает ухо эстета по родной французской речи?!
Пересветов: /Кариотскому/ Леший, не стой на концах!
Немцов: Ну почему, почему миллионы негодяев хотят, чтобы я гнил в ржавых трюмах и терпел смешные, но пошлые рыла? Впрочем, все зло во благо…
Пашин: /передразнивая/ «Рыла…» Чего ж не откупился от службы заодно с другими «негодяями»?
Немцов: О! Как вы беспощадно молоды к себе, мой друг. Если эпоха не будет к вам жестока, то поймете – жизнь измеряется умом, а глупасть деньгами. Увы, увы! Но жизнь бывает настолько глупа, что у умных людей подчас не хватает для нее денег. Впрочем, человекам часто деньги заменяли не только ум, но и жизнь…
Пашин: Чушь! Жизнь – это борьба! Если хотите по-спартански. Или как: «Иду на вы!» Борьба за победу идеалов, гуманистических идеалов. И счастлив тот, кто всего себя и всю жизнь свою посвятил этой борьбе!.. Давай через киповую планку! А ты, Немцов, мёртв для идеалов человечности, мёртв для Свободы и Справедливости, мёртв даже для самого себя… Ты – шлак, пустышка.
