Эшлер прогуливался по парку, разбитому по эклектичному эскизу, смешивая геометрическую точность Версальского парка и творчества Джексона Поллока. Все пересечения пеших аллей, образующих символ октаграммы, отмечены статуями работы самого Ханса Гигера. В этом же стиле созданы и биомеханические столбы фонарей, скамейки и заграждения. В центре парка находилась уменьшенная копия старой чешской Костницы – памятник гнева Смерти. Это только одна часть парка, другая его часть оформлена в классическом стиле эдвардианской эпохи. Между этими зонами протекала река, закованная мостами, соединяющими эстетику строгого стиля рационализма и безумия постмодерна. Мильтон обожал эту игру двух ипостасей личности, а мосты называл не иначе, как «Эго».
Мягкий свет фонарей и серебристая вуаль, окутавшая парковые статуи, наполняла все тишиной, забвением и спокойствием. Время остановилось. Мир замолчал. Распри закончились. Здесь остались только немногие жители, которые лучше всего понимали друг друга именно в молчании. Ведь есть вещи, о которых нельзя сказать словами. Эшлер знал это лучше, чем кто-либо.
– О муки! О любовь! О искушенья!\ Я головы пред вами не склонил,\ Но есть соблазн – соблазн уединенья,\ Его никто еще не победил. – Нежным тихим голосом нарушила тишину юная девушка, читая четверостишие по памяти. Рядом с ней уютно расположился и дремал, сладко мурлыча, черный кот.
– С людьми… Их не спасешь, себя погубишь. – Тихим и немного печальным голосом, возвращаясь в этот мир из своих раздумий, сказал Эшлер – Добрый вечер, давно мы не виделись – обратился Эшлер к девушке.
– С тех самых пор, когда тебя заклеймили предателем… интересное было время. Мне только интересно: как ты мог так поступить?
– Я бы сделал это еще раз. Ты сама все знаешь, зачем спрашиваешь?
– Хочу понять, насколько тебе болезненно вспоминать о поступке, который ты совершил. Знаешь, я ведь также поступила. В конце концов, не я тебя заклеймила предателем, соратник, – улыбнувшись, ответила девушка. – Зачем ты здесь? Хочешь посмотреть, как отрывается Мильтон?
– Да. Он преуспел. Отлично понял, как заставить людей страдать.
– Не ты один читаешь Сартра. Ад – это другие. Кстати, хочешь, я разбужу для тебя кота?
– Нет, спасибо.
– Знаешь, я долго думала, и никак не могу понять людей. Я стала меланхоликом от этих размышлений, а теперь еще и насмотревшись на то, во что люди сами превращают свою жизнь, я стала еще и циником. Почему люди любят издеваться друг над другом? Неужели древние заветы помогают выжить? Зачем вообще выживать, если каждый день тебе не мил, если солнце тебя не радует, если ты не понюхал цветка, не погулял по парку или набережной? Какой прок от каждого дня, наполненного сплетнями, завистью, боязнью, непониманием, злобой и гордыней?
Вот посмотреть на горожан: отцы поучают сыновей как жить правильно, как жить справедливо. Увы, эти люди не имеют ни малейшего права учить, так как просто устарели. Дети не хотят жить по их правилам, ведь они были хороши тогда, а не сейчас. Конечно, это все глупости, но сами правила нелепы – они убивают человечность. В итоге, мир гармонии и радости превращается просто в притон для неизлечимых умалишенных. Как тут не начать чувствовать абсурд, от которого просто тошнит!
– Люди видят многое: статус, богатство, одежду, вкус, взгляды и образ жизни, но они не могут увидеть душу. Поэтому, из-за этой слепоты, был совершен неточный подсчет душ.
