Я вижу, как по улице проходит лошадь, запряженная в телегу с хлебным фургоном, рядом с ней в длинном плаще с капюшоном, резиновых сапогах шагает наша деревенская хлебовозка Муза Яковлевна, поповская дочь, за ней бежит Грозный – большой рыжий пес – охрана. До хлебозавода – десять километров, да десять обратно. Понедельник – выходной.
Муза ездит за хлебом много лет. Еще и меня не было на этом свете, а она ездила. Говорят, что скоро Музе на пенсию и что заменить ее не кем. Кто еще согласится за такие деньги в дождь и метель, стужу и зной ходить «на Усьё»…
Муза была тиха и немногословна. Высокая статная, но большей частью закутанная в полушалок и дождевик, она будто бы тешила в этом коконе давнюю обиду. Рассказывали, что отца ее в тридцатые годы выслали из деревни куда-то далеко на Севера, что будто бы там он и погиб. А церковь разорили, крест свергли, скоро и сам подтопленный храм рухнул. Поповский дом уплыл по волнам нового рукотворного моря, а поповская дочь, не выходившая замуж, купила у нас в Потеряеве крохотную избушку и жила там отстраненно от деревенского мира.
Я вижу, как Муза с лошадью скрылись за поворотом, но вот из подгорья, от фермы на деревенскую площадь, укрытую березовым золотом, поднялись наши героические доярки, идущие с утренней дойки. Дояркам нужно встать в четыре утра, истопить печи, сготовить завтрак для семьи, а в пять, половине шестого уже придти на ферму. Надо подоить вручную двадцать пять коров, процедить молоко, отправить с молоковозом Ваней Фунтиковым бидоны на сепараторное отделение…
Ваня тоже не молод. Но мужик в нем не умер еще. Ваня пишет дояркам лирические куплеты и исполняет их, пока грузит бидоны:
«Я вожу бачки и банки,
А доярки, девки, манки…»
Первой выходит на улицу тетка Соля, вдова, и долго смотрит во вслед уходящей в непогоду хлебовозке. Все знают, что между Солей и Музой давно уже пробежала кошка. Не выносят они друг друга. На первых порах этой вражды будто бы Соля пыталась на повышенных тонах разобраться с супостаткой. Но Муза Яковлевна презрела скандал и молчаливо пронесла свое достоинство… Только козу свою назвала Солей.
А уязвленная соседка крестьянского происхождения не придумала другого способа ответить на оскорбление, как свою козу назвать Музой.
Вот была потеха для злословов. Вечером выходят хозяйки встречать стадо.
– Малька! Белянка! Бяшка! – Шумит многоголосьем угор.
И в хоре том :
– Соля! Соля!
И среди всей этой деревенской прозы звучит высоко:
– Муза, Муза…
Козы, задрав хвосты, бегут навстречу хозяйкам…
– Ме-е-е!
Что было причиной распри меж этими седыми уже соседками, не ведомо мне. Молодым и юным вчерашняя жизнь уже кажется такой далекой и невсамделишной, замытой песком забвения, как замыла вода Рыбинки прежние селища и могилы.
И мое молодое время так же уже уносит Лета, хотя и было это всего лет тридцать назад.
…Рядом со мной на печке подходит квашня с тестом. Всю ночь тесто что-то нашептывало мне, вздыхало, словно пыталось рассказать какую-то длинную жизненную историю.
Сегодня бабушка печет пироги. Она уже убралась на столе, посыпала его мукой и снимает с печи квашню… До пирогов еще долго, но чудесный запах теста, масла, начинки из вареных яиц, жареной капусты, рубленых соленых грибов со сметаной, рыбы, слегка обжаренной для пирога, волнуют и разогревают аппетит… А еще будет пирог с брусникой к чаю, завариваемому из большой пачки с индийским слоном.
