Живой Дагестан - страница 17



Знающие люди легко определяют, какому народу принадлежит лезгинка – по четким, стремительным движениям чеченцев и плавной манере табасаранцев, распростертым рукам даргинок или поднятым к голове – кумычек. Проще всего различаются танцы южного и западного Дагестана. В первых больше свободы, во вторых главенствуют осанка и собранность. В горах движения резче, на равнине – плавнее. Балетмейстер Федор Лопухов объяснял это тем, что шаг горца короче. На крошечном годекане развернуться негде, вот и приходится компенсировать это выразительностью жестов.

Многие представляют лезгинку как преимущественно парный танец. Мужчина в черкеске парит, подражая горному орлу, а девушка в длинном платье плавно ускользает, словно лебедушка. В действительности пляски были в основном раздельными – особенно во времена имама Шамиля, наказывавшего музыкантов и запрещавшего парные танцы. Зато мужская лезгинка в ту пору оттачивалась до совершенства, нередко становясь состязанием в силе и выносливости. До сих пор агулы и рутульцы вызывают друг друга на «танцевальный батл» под азартные хлопки друзей.

– В танцах изображали оружие, явления природы, работу и охоту, но только не орлов и лебедей, – опровергает известный миф сотрудница ДНЦ РАН Алла Умаханова, бывшая балерина Мариинского театра, посвятившая жизнь изучению хореографического искусства Кавказа. – Разве что у девушек Южного Дагестана был «лебединый танец», совсем не похожий на лезгинку. Из животных танцующие дагестанцы подражали в основном ослам и козлам.

Именно от козлов, по мнению некоторых исследователей, грузинская и кумыкская мужская лезгинка унаследовала танец на носках – след древних мистерий, когда плясуны делали вид, что у них есть копыта.

Выразить лезгинкой могли что угодно – в 1697 году двое черкесов из Великого посольства Петра I поразили жителей Амстердама, станцевав четвертование.

«Невозможно описать их прыжки и быстрые изгибы тела, – свидетельствовал голландец Николай Витсен. – Они изображали танцем исполнение смертной казни, отрубание головы, рук и ног, что на деле должно было само по себе иметь отвратительный вид; однако красивые прыжки, выгибания и тысяча быстрых движений тела под звуки инструмента придавали танцу и представлению приятность; иногда преступник лежал навзничь, на спине и умел держать свой живот так прямо, что его товарищ на нем стоял и много раз кувыркался, как будто не прикасаясь; опираясь одной рукой, умел прыгать через все тело; отрубание рук и ног изображалось танцем так же, как и обезглавливание мечом: танцор, представлявший палача, держал в руке палочку, с помощью которой, прыгая с ритмом, он изображал все, что надо было делать на этой должности».

Танцы кавказских девушек далеко не везде были смирными. Путешественник, побывавший в конце XIX века в Осетии, вспоминает: «Женщины танцуют гораздо бравурнее мужчин. В их движениях, в особенности в движениях рук, больше смелости и энергии, и смотрит женщина (собственно, девушка, потому что женщина не танцует) во время танца отважней, как побеждающая, а не побеждаемая…» Платья горянок часто заканчивались чуть пониже колена и не скрывали ножки в шароварах. Дагестанки перебирали ими с ловкостью, которой позавидует иная профессиональная танцовщица. У многих народов уйти раньше партнерши с круга было неприлично, и порой девушки сознательно доводили парней до изнеможения. В окрестностях Шатоя чеченки в белых рубашках с палками в руках плясали ночами, пугая людей в подражание демонице Алмасты. До сих пор в некоторых горных районах движения девушек далеки от плавных и кротких, а в лакском танце кьиссу женщина ведет мужчину.