– Молчи, молчи, дура – баба! Семен Павлович умер, а она узнала!..
– Жених? Семен Павлович? Ахти мне!
– Да ты что, чертова кочерга, воешь? Ты ее в чувство приводи! – рассердился старик.
– Сейчас, сейчас, – захлопотала старуха. – Я ей перышком покурю! Живо! – и она помчалась в кухню, вернулась с пучком птичьих перьев, зажгла их и напустила такого смрада, что все стали чихать и кашлять.
Маша тоже закашлялась и очнулась.
Сидор Карпович, бывший дядька Семена Брыкова, а потом его дворецкий или мажордом (как называл он себя), встал ни свет ни заря и занялся порядком. Это значило, что, где ворча, где болтая, он обошел пять господских комнат, вошел в кухню и там остался, не зная в доме места теплее и уютнее.
Сидор Карпович был седой, степенный старик с выправкой старого слуги екатерининского времени. В холщовой рубашке с жабо, в желтом нанковом сюртуке, в чулках и башмаках, он время от времени вынимал из кармана тавлинку и с важной миной набивал табаком свой красный нос, нагло свидетельствовавший о единственной слабости старика.
Затем Сидор вышел в прихожую и первым делом ткнул в бок спавшего на конике Павла, казачка и рассыльного, малого шести футов ростом. Тот вскочил как ужаленный и спросонья вытаращил глаза.
– Дрыхнешь! – с укором заговорил Сидор. – Восемь часов, а он дрыхнет! Вставай, ленивец! Вот я ужо…
Павел пришел в себя и обозлился.
– Чего же мне делать‑то, вставши? – сказал он. – На вас глядеть, что ли?
– Так! А чистоту блюсти?
– Да чего ее блюсти‑то? Барина нет, все прибрано.
– А приедет? Ты гляди, рожа‑то у тебя? Опухла ведь вся! Лопнуть хочет! А космы… Поди, поди, умойся, очухайся, а то я тебя как возьму за вихры! – Он погрозился и пошел дальше.
Гостиная с пузатой мебелью красного дерева, с ясно навощенным полом, картинами на стенах и клавикордами действительно блестела чистотою. Дальше были рабочая комната и спальня, затем курительная с низкой турецкой мебелью, с целой стойкой трубок, оружием по стенам и, наконец, столовая; все было в таком порядке, что хоть сейчас вводи хозяйку и хвастайся.
Сидор Карпович остановился в прихожей, торжественно понюхал табаку и прошел в кухню, где Степан Лукьянов разводил уже жаркий огонь.
– Наше вам! – приветствовал он дворецкого. – Как почивать изволили?
– Ничего себе. Спасибо, Лукьяныч! – ответил старик, присаживаясь у стола. – Поснедать бы чего малость, а? Червячка заморить! А? – И он подмигнул повару. – В одночасье!
Скоро перед стариком стояли штоф» Ерофеича», тарелка груздей и кусок жирной грудинки. Старик жадно начал выпивать и закусывать, говоря в то же время:
– Не иначе, как нынче должен барин приехать. Ишь, неделя как нету, а обещал в три дня обернуться. Марья‑то Сергеевна, поди, стосковалась! Ты, Лукьяныч, нынче изготовь к господскому обеду все по правилу. Беспременно будет.
– Сидор Карпыч! – вдруг раздался испуганный оклик, и в кухню влетел Павел.
Дворецкий поднял на него укоризненный взгляд.
– Ну, чего орешь? – спросил он. – Сидор Карпыч! Сам знаю, что Сидор Карпыч! Чего тебе?
– Еремей приехал! – ответил Павел. – Да с телегою.
– Ну, ну! Барин послал и приехал. Зови его сюда!
– Барин, да не наш, а Митрий Власьев! И Федька с ним.
– Ну, Федька, и пусть Федька. Зови их!
Но в эту минуту без всякого зова в кухню вошел Еремей и остановился перед Сидором, не снимая с головы шапки. Старик сурово взглянул на него.
– Чего шапки то не снимешь? – сказал он. – Ишь, словно в кабак ввалился. Зачем барин прислал?
