– Так что, ты хочешь сказать, что это не ты написал?
– Посмотри. – Крэкер сунул мне записку прямо под нос таким резким движением, что Сын Мясника вздрогнул и отдернул от стекла свою слюнявую руку. – Посмотри, совсем другой почерк. Не говоря уж о том, что тайник был не мой…
Он уже говорил это раньше. Про другой почерк и чей-то чужой тайник. Но меня это не очень-то убеждало. Я не видел особой разницы в почерке (каракули и каракули), а тайников у Крэкера было столько, что он мог просто забыть.
– Ты мог просто забыть.
– Ну конечно. – Его веко дернулось, или, может быть, он и правда мне подмигнул. – Конечно, я мог забыть. Я должен был забыть. Никто не может помнить, куда он засунул клочок бумаги до паузы…
Крэкер был убежден, что прятал такие записки во всех своих прошлых воспроизведениях. Впервые он нашел тайник с запиской, когда ему было восемь. Нашел – и стал делать точно такие же: продолжать «свое дело»…
– С чего ты взял, что записку оставил именно ты? Ведь это было бы слишком странное совпадение. Чтобы ты воспроизвелся в этом же регионе… И попал в этот же самый исправительный Дом…
– Ничего странного, – огрызнулся Крэкер. – В сорок лет все исправляемые идут на Фестиваль Помощи Природе, так? в зону Паузы, так? это большой шанс воспроизвестись там же, на фестивале, в зоне Воспроизведения, так?..
Он говорил так быстро, что прямо захлебывался словами. Я смотрел, как дергается его глаз. И как на его бледно-мучнистой коже, там, где горло, появляются красные пятна. Когда Крэкер что-то рассказывал, он все время теребил пальцами шею – словно подталкивал застрявшие в горле окончания фраз.
– …Так что такие, как мы, часто остаются в одном и том же регионе. И попадают в тот же самый исправительный Дом… Конечно, ему же это удобно! Так ему проще нас контролировать…
– Кому «ему»?
– Живущему. – Крэкер снова подмигнул. – Да, мой родной? – Он легонько постучал костяшками пальцев по прозрачной камере Сына, потом прижался лицом к стеклу. – …Да, малыш? Так ведь удобнее – держать нас под колпаком?..
Сын Мясника завороженно уставился на Крэкера. На секунду мне даже показалось, что он и правда его услышал… Но нет. Судя по всему, его заинтересовал нос Крэкера, расплющенный по стеклу. Сын пару раз ковырнул пальцами стекло, пытаясь потрогать удивительный «пятачок», но тут же заскучал и принялся покачиваться из стороны в сторону…
Сын Мясника нас не слышал, а мы не слышали его. Иногда мы видели, что он шевелит губами, словно разговаривает, но не думаю, чтобы это была связная речь. Ему не инсталлировали ни одной обучающей программы, а в первом слое с ним никто не общался. Возможно, он просто что-то напевал или повторял обрывки услышанных во втором слое фраз… У всех исправляемых был ограниченный доступ к социо, но у Сына Мясника он был минимальным: только второй слой, только музыкальные и развлекательные программы. Не знаю, отключали ли его от социо на время трансляции «Вечного убийцы» из каких-нибудь там этических или педагогических соображений… Подозреваю, что нет. Он все равно не понимал, о чем речь. Не понимал, что это сериал про него.
…Я не был подключен к социо и не мог смотреть «Вечного убийцу», но Крэкер мне все пересказывал. Мне нравилось следить за сюжетом. Но больше всего мне нравилась прелюдия, короткий рассказ, с которого начиналась каждая серия. Крэкер говорил, это было что-то вроде секундных сцен-вспышек, а закадровый голос произносил текст. Я просил Крэкера повторять для меня этот текст снова и снова. Я выучил его наизусть:
