Живые цветы - страница 3
Нет, это был уже миллениум. Год миллениума, двухтысячный год. И вокруг была парижская область, вокруг был огромный частный сад. В этот день природа ничего не предвещала, они поехали в гости к одной русской семье из Новосибирска. Глава семьи, Володя Векслер, работал здесь биологом. Вполне нормальная, обыкновенная семья из Новосибирска. Выпивали на природе, потом играли в футбол, он тоже играл, путался в ногах у других, как полузащитник. А, может, и как центральный нападающий, в этом он так и не разобрался, его отношения с футболом еще со времен школы были очень малопонятны и натянуты. Да плохо он всегда играл! И футбол всегда казался ему толкотней. Еще он залезал на деревья в небольшом светлом лесу, висел на ветке. У жены огромный был живот, крайний срок, и его это радовало.
Потом они приехали в этот домик, который он снимал за свои учительские деньги – правильно ставим руку, плавнее легато, пятый палец, а не четвертый… Ах да, я забыл сказать: он почему-то радостно себя чувствовал весь тот вечер в кругу новоиспеченных знакомых где-то в Val Fleury, и потому-то и залезал на это дерево, с которого что-то бурно вещал, не думая, что при этом похож на обезьяну: «Друзья, в этот вечер я готов вам сказать, что все получилось!»
Домик был в глубине сада, на территории небольшой усадьбы с большим трехэтажным домом во главе, и стоял он возле двух довольно хлипких сараев. Впрочем, часть одного сарая была переоборудована в квартиру из одной комнаты, которую хозяева сдавали. Хозяева, двое людей пенсионного возраста, жили в гражданском браке. Скрывали от всех официальных и прежде всего налоговых органов факт сдачи жилья, а параллельно с этим для повышения цены съемщикам врали, что сдают им непосредственно сохранившийся охотничий домик времен короля Людовика XIII и что, собственно, эти сараи тоже имеют к нему отношение, являясь вроде как конюшней. Дальше шло вранье, что во время охоты на кроликов низинных земель сюда на скупой ужин заезжал то и дело сам Людовик, только без мушкетеров. Поэтому и улица называлась по имени этих земель – rue des Garennes. Гражданский муж хозяйки Паскаль де Что-то Там сильно попивал, и его вранье было еще более замысловатым, чем ее историческая чушь.
Как-то, гуляя с ним на острове импрессионистов, где бывали импрессионисты и Мопассан, он плел ему в духе мопассановских рассказов, что окончил пажескую школу Saint-Cyr, а потом, уже капитально покачиваясь, громко шептал на всю улицу, что его любимая Франсуаза прячет от всех в чулке миллионы…
Итак, он с семьей снимал охотничий домик Людовика XIII. Насколько я помню, это такой король Франции, который ничего кроме войн с гугенотами не совершил, и никакой другой памяти, кроме памяти о войне с гугенотами о себе не оставил, если бы Дюма не включил его в историю с мушкетерами и с подвесками его супруги Анны Австрийской.
Он не помнит, когда поменялась погода, совсем не помнит. Деревья за окном уже как-то косо раскачивались, когда у жены начались схватки. Он забегал, засуетился. Все ли собрано в роддом: а полотенца, а простыни, а зубная щетка, прокладки и прочая армия женской гигиены? Позвонил хозяйке, у нее ведь машина, и она обещала отвезти их в роддом, когда роды начнутся. Полотенца, зубные щетки и всякие ватные мелочи уже неделю как были собраны. Она смеялась над ним. Хозяйка прибежала с разрумянившимися щеками, что-то постоянно повторяла, а она когда говорила, постоянно повторяла свои фразы по два-три раза. А потом вела машину быстро, уверенно, все время продолжая говорить без умолку, по-прежнему повторяя по два-три раза одну и ту же фразу, проезжая везде на красный свет. Акушерка была голубоглазой, ладной и крохотной, постоянно шутила.