Живым не дамся смерти - страница 2
– Может и на ком. – Задумчиво сказал Константин, покручивая в пальцах своей руки что-то похожее на медальон. – Хотя, наверное, эти вещи неразрывны между собой.
– Ты это о чём? – задался вопросом Илья.
– О том, что вещь несёт в себе человеческое определение. Как в плане детали формирования и обозначения его мира, если глобально, так и отражения души человека, если эта вещь является делом рук человеческих, вложившего в неё душу, как это говорят о вещах, которые человек создал с любовью. – В дымке лёгкой мечтательной задумчивости проговорил всё это Константин.
– Это ты к чему всё это говоришь? – со стороны Ильи следует вопрос.
– А ты знаешь, что такое обол? Какого его предназначение? – задаётся в ответ вопросом Константин. И, судя по тому, что он в этот момент выдвигает на первый план внимания Илья свой медальон, положив его перед собой на стол, то этот его вопрос относится к вот этой, с обыкновенную монету, пластине, по причине её древности с трудом различимыми символами на ней.
– Без твоих знаний мои будут неполные. – Уж очень ловко отвечает Илья, уходя от прямого ответа.
– Обол служил платой для перевозки души умершего через реку Стикс Хароном. Его клали на глаза умершего или в рот, как понимаю, для большей сохранности. – Продолжая смотреть куда-то в себя, проговорил Константин. Дальше им предполагалось озвучить добавление, но Илья его перебил, задав провокационный в чём-то вопрос. – А твой откуда?
– Мой то? – задумчиво спросил скорей самого себя Константин, поднимая со стола, как выясняется сейчас, то не медальон, а некий обол, концентратор душевной платы за проезд через реку Стикс в мир потустороннего, ещё называемого здесь миром мёртвых. – Да, было дело, не смог удержаться оттого, чтобы не узнать, что находится у женщины на кончике её языка. – А вот это было совсем непонятно и одна большая загадка для Ильи, вытянувшего своё лицо в сторону вопросительного недоумения.
– Ты это о чём? – с растерянностью в себе задался вопросом Илья.
А вот на этот раз Константин не спешит отвечать, а он сперва берёт со стола чашку кофе, который уже начал не только остывать, но и выветриваться в своём душевном аромате, делает из неё пару настойчивых и глубоких глотков, после чего возвращает чашку на прежнее место, откидывается на спинку стула, и вот теперь можно и поговорить на столь деликатную для себя тему неограниченного ничем человеческого любопытства. Которого, как Константин понимает Илью, у того до беспредела много, раз он пытается его разговорить о вещах им может быть давно желаемых забыть, а ему всё этого сделать не удаётся, в том числе и по причине вот такого настойчивого любопытства со стороны Ильи.
В общем, Константину пришлось не смириться, а только принять неизбежное, – человеческую инстинктивность мышления, где любопытство есть его самый первый рефлекс, – и он, образно вздохнув, – что ж, принимаю тебя, Илья, таким, какой ты есть, созданным по образу и подобию людей склочных и болтливых, – начал свой пояснительный за себя и этот обол рассказ.
– Как-то раз, в один из самых обычных дней или вечеров, что не суть важно, раз я уже это не столь отчётливо помню, которые характеризуются эпитетом: «Тогда-то точно помню, что ничего не предвещало вот такого события, которое нас всех в итоге повергло в шок и трепет», когда всё это вместе взятое ко мне не относилось, а я всем собой стремился к точке обратного отсчёта, правда, ещё не переступив ту самую границу, которая отделяет два мира – мир разума и сознания от его изнанки, мира, скажем так, не познанного нами разума и сознания, вот всё это в итоге и произошло. В общем, я переступил порог морга, так называемое место окончательной регистрации граждан. Сказал Константин, и его тут же памятливо озарило, и он сделал пояснительную оговорку. – Это всё-таки произошло ночью. Днём бы мне туда было с трудом попасть. Не особо желателен в том месте живой человек. Все боятся чего-то. – Здесь Константин сделал небольшую паузу, чтобы … Ну, чтобы осмыслить эту высказанную собой мысль о нежелательности нахождения живых людей в таком месте, куда заглядывает по ночам смерть, и там все чего-то боятся – скорей всего, вот такой близости к смерти.