Мое тело от этих слов становится горячим и влажным. Я остервенело тру пол, делая вид, что не слышу, и перед моим мысленным взором плывут картины соответствующего содержания.
– Дай знать, когда будешь готова, – бросает он и вразвалку выходит из кухни.
– Чертов гомик! – с отвращением восклицает Фэй за ланчем. – Надеюсь, ты послала его куда следует?
– Я промолчала, – признаюсь я. – Просто продолжала мыть пол.
– Значит, ты подумываешь об этом!
– Нет! Ни в коем случае! – Я избегаю ее испытующего взгляда.
– Я права, я вижу! – не отстает она. – Я знаю тебя как облупленную, Бет Марстон, и это выражение лица мне отлично знакомо!
– Какое еще выражение? – Я притворяюсь, что не понимаю.
– Это… отвратительное… похотливое выражение. Его не скроешь! Не удивительно, что он готов лезть на стенку!
– Фэй, как тебе не стыдно! Я из кожи вон лезу, чтобы он оставил меня в покое! Надеваю старые лохмотья…
– Наверняка это заводит его еще больше!
– …не обращаю на него внимания, отстраняю его, прошу заниматься своим делом и оставить меня в покое…
– Представляя про себя, как ты его возбуждаешь.
– Что я могу поделать со своими мыслями?
– И он об этом знает.
– Откуда?
– Я же сказала. Все написано у тебя на лице.
Господи. Если все мысли отражаются у нас на лице, едва ли у кого-то из нас есть надежда. Об этом даже подумать страшно. Если бы можно было читать наши мысли каждый раз, когда мы представляем собеседника в постели; каждый раз, когда мы с учтивой улыбкой разговариваем с тем, кого не выносим; каждый раз, когда, затаив ненависть, мы поздравляем кого-то с успехом, – общество распалось бы в два счета.
– Это невозможно, – твердо говорю я. – Ведь это просто фантазии. У него красивое тело. А я бог знает сколько не занималась сексом.
Я и вправду этого не хочу. Это лишь усложнит мне жизнь. Не забывайте, я больше не желаю иметь дела с мужчинами. Жаль, что нельзя отпустить на волю свое тело и позволить ему заняться этим без участия души, разума или чувств, а потом снова залезть в это тело и продолжать жить. Это было бы просто здорово.
– Так поступают мужчины, – заявляет Фэй, когда я говорю ей об этом. – Почему бы и нам так не делать?
– Я не хочу, чтобы в моей жизни опять появился мужчина, – говорю я. – Я не желаю, чтобы кто-то поселился в моей квартире, переворачивал там все вверх дном и оставлял повсюду грязное белье.
– Но в этом нет необходимости, – напоминает она. – Ты можешь заняться этим у него дома. Потом оденешься и пойдешь домой. Можешь с ним даже не разговаривать.
Звучит соблазнительно.
Элли собирается ночевать с Лорен. Весь день она пребывает в радостном нетерпении. Прямо с утра, еще не выпив чаю, она начинает складывать вещи.
Мишка, зубная щетка, голубая пижама, халатик. Бутылка черносмородинового сока, два пакета чипсов, пачка вафель «Кит-Кат»…
– Это еще что? – я заглядываю к ней в сумку. – Что, у Фэй нечего есть?
– Ночное пишество, – внушительно говорит она.
– Кто сказал?
– Лорен. Сначала мы устроим ночное пишество, а потом ляжем спать. У нее в комнате.
– Пиршество. Это называется пиршество. Но вы этого делать не будете.
– Что такое ночное пиршество?
– Когда ночью едят много еды. Но вы будете спать.
– Но Лорен сказала!
– Лорен тоже будет спать. Саймон ни за что не позволит вам есть среди ночи чипсы и вафли.
Я вынимаю еду из сумки, и дочь принимается плакать.
– Но Лорен сказала! Ты злая, мамочка! Я тебя не люблю!
