Он бегал жаловаться к Ляле, пенял ей на подругу, интриговал с Лялиным мужем против Элиного свободомыслия в смысле «свободы распоряжаться своим телом и досугом».
А Эля жила, работала, резвилась и всё носилась с мечтой полюбить горячо и внезапно. Но сердце молчало, и сорокалетие Эля встречала с тем же пустым сердцем, что и двадцать лет назад.
Выплясывали в пригородном ресторане, Эля в танце ожесточённо трясла роскошным декольте, а потрясти было чем! Наверное, это и про неё было сказано: «Не имей сто друзей, а имей двух грудей»! Эля очень даже имела этих двух грудей, и головы мужчин в ресторане частично были свёрнуты в её сторону. Рядом, в диком танце извивалась Лялька.
Опоясывала Ляльку юбка необыкновенной красоты, с кружевным гипер – смелым разрезом. Этот разрез, по переду длинной юбки, отбрасывал на её голые ноги не приличную, наполненную сексуальной энергетикой тень.
Тень клубилась и темнела в укромном истоке разреза. И завороженные мужчины, глядя на эту тень и на эти ноги, мечтали поскорее пропасть с головой в манящем омуте опасного разреза.
В самый что ни на есть разгар веселья, дамы решили сбежать. Причём, ни с какими – то абстрактными кавалерами, а просто сбежать от своих строгих и занудных мужчин.
Сказано – сделано! Уже в фойе их остановил симпатяга. Три оставшихся на его плешивой головёнке волосины «деда – всеведа» были затянуты в тощий хво – стик. Этакая прихоть неординарности. Улыбкой неординарность владела просто фантастической: хитрой и доброй одновременно, и внешность имел из разряда: «иди ко мне!».
Звали симпатягу Сергей. Артистическая натура, признанный гений пера и всё такое… Он оказался Лялиным знакомцем, элегантно и мягко попросился быть представленным Эле. Но дамы спешили, внизу мурлыкало счётчиком такси, наспех втиснув в Элин кулачок визитку, знакомец – незнакомец откланялся.
И уже ночное такси мчало подруг в уютное Элино гнёздышко. Свобода ударила в голову таким зарядом счастья, что было трудно дышать, надо было срочно выговориться, излить друг другу душу.
Счастливо приседая, Ляля канючила:
– Эля, позвони моему Викентию, скажи, что тебе стало плохо, и я тебя увезла, что я у тебя заночую! Ну, позвони, Эля, он убьёт меня, позвони, скажи!
– Да что ты так суетишься? Бьёт он тебя что ли? Сейчас позвоню, узнаю, где они и всё объясню, не мельтеши!
Эля позвонила. Дав отбой, развернулась всем телом к Ляле:
– А знаешь, Ляля, они не особо страдают от того, что мы растворились. У меня такое впечатление, что у наших мужчин тоже какие – то свои планы, и наш побег им пришёлся кстати!
Ляля собралась взгрустнуть, но передумала, быстро и изящно сотворила талантливую инсталляцию праздника для души в уютной Элиной кухоньке, и понеслась припорошенная ностальгией по былому доверительная беседа двух взрослых и не очень счастливых женщин.
В это же самое время в покинутом подругами зале ресторана разыгрывалась занимательная сценка между двумя их мужчинами:
– Ну что, Кеша? Поехали, я тебя к таким женщинам отвезу – ахнешь! Домой вернёшься обновлённым и счастливым!
Викентий упирался и корчил из себя попранную добродетель. Он готов был пуститься во все тяжкие, но ему необходимо было в это самое дело не войти, а быть просто насильно выпихнутым на путь греха. А путь греха, между тем манил и, одновременно, пугал. Но пугал чарующе – волнительно. Эрик, почувствовав, слабину, стал зарываться. В ход пошли аргументы.
