– Он пытался нормально влиять на построение гражданского общества, – вспоминает Шахновский. – Конечно, партии нужны. И в российских условиях для становления, конечно, нужны деньги, потому что власть этим не занимается. Но вот она занялась в 2002-м идеологией и довела страну до того, что мы сейчас имеем. А если счесть, что на грядке все само должно вырастать, все это забивается сорняками. Кто-то эти сорняки должен полоть, почву подкармливать, удобрения вносить. Садовник должен быть. Я не хочу сказать, что Ходорковский примерял тогу единоличного садовника, но хотел что-то сделать. Абсолютно искренне. Абсолютно не собирался подминать под себя «Яблоко», как и СПС. Хотя с СПС, в отличие от «Яблока», можно было договориться и быть уверенными, что договоренности будут выполнены, если договорились. Я не говорю про ошибки СПС, но если уж ты договорился, то договорился.
В знаменитом цикле статей Владимира Перекреста «За что сидит Михаил Ходорковский» есть следующий пассаж: «Если в Думе-99 было, по некоторым оценкам, порядка ста подконтрольных «ЮКОСу» депутатов, то в 2003 году их число обещало быть намного больше. Во всяком случае, как говорили близкие к Кремлю источники, президенту доложили, что «ЮКОСу» «присягнули на верность» ровно 226 депутатов – количество, необходимое для обеспечения простого большинства. Подозрительная точность – возможно, преувеличили. Но и председатель комиссии Госдумы по противодействию коррупции Михаил Гришанков подтвердил «Известиям», что кандидатский «список «ЮКОСа» насчитывал не менее 200 фамилий».
На самом деле цифры были несколько меньше, да и история совсем другая.
– Все обвинения в наличии планов захвата власти – это абсолютная туфта, – говорит мне Василий Шахновский. – Все, что касалось финансирования партий и депутатов, было не то что согласовано, это был совместный с Кремлем проект. Совместный.
Помимо финансирования «Единой России», помимо финансирования одномандатных депутатов, которые были согласованы с Кремлем, а некоторых нас Кремль просил финансировать, к нам приходили люди, просили деньги, и это тоже согласовывались с Кремлем. Вот столько можно давать? Можно. Можно дать Морозову деньги? Можно. «Сколько?» – спрашивал я. Вот столько. И я давал столько Морозову.
Кого-то мы находили в регионах, в которых работали, кого-то просил поддержать Сурков, кто-то приходил к нам сам и просил о финансировании. И опять-таки технология этих договоренностей также была оговорена с Кремлем.
У нас была основная задача: создать нормальную следующую Думу. Потом быстро в течение года принять пакет жестких экономических реформ. Нас эта модель абсолютно устраивала.
– Экономические реформы, которые вы хотели, были приняты? – спрашиваю я.
– Нет. Потому что 2005 год – это не 2003-й. Даже 2004 год – это не 2003-й. Дума начала работать в 2004-м.
– То есть изменилась система принятия решений?
– Я однажды, где-то в 2005-м или 2006 году, в аэропорту европейском встретил одного из вице-спикеров Думы, с которым у меня хорошие отношения были и еще остаются. Я ему говорю: «Слушай, ты мне скажи, какого уровня вопросы сегодня решаются в Думе?» Он говорит: «Ты чего, издеваешься? Никакие вопросы в Думе не решаются». Никакие. Вопросы решаются в кабинетах у чиновников, вопросы решаются, когда какой-то депутат в силу хороших отношений приходит куда-то. Но в самой Думе, в комитетах, на фракциях, не решается ничего. Это абсолютно формальный институт.
