– Ничего я вам не скажу! – сквозь зубы, конечно.
Мне казалось, что спектакль длится целую вечность, но, так или иначе, утренник закончился, мои физические муки – тоже.
Все были довольны, мой сын периодически громко кричал:
– Это мой папа! Это мой папа!
А жена потом спросила:
– А что ты такой скованный был?!
Блюз или Восторг властью.
Мы с детства приучены к тому, что мы и власть едины.
Утро 21 века. Начало зимы. Мама откидывает одеяло в волевой попытке подняться с постели. И сразу скрип:
– Да что же это за ледник такой, по квартире ветер гуляет. Ну–ко, потрогай батареи.
Трогаю:
– Да чуть теплые.
– И за что мы платим круглый год? За этот мороз? У них в квартирах тоже так холодно? Сомневаюсь!
Мама, утепляясь, продолжает бурчать, вспоминая все обнадеживающие плакаты прошлого:
Завтра будет лучше, чем сегодня.
Коммунизм не за горами.
Мне все это нытье уже изрядно надоело, я уже сто раз предлагал продать эту Богом забытую квартиру, где вода не поднимается до третьего этажа, где зимой + 15 в квартире. Но у мамы аргумент: мы здесь прожили 46 лет, и ты будешь жить здесь!!!
А я не понимаю, ради чего эти муки терпеть: программно не искупаться, не постирать, даже не побриться!
У мамы есть еще аргумент: мы в 40–е годы жили еще хуже.
Да! Аргумент! Но у меня вопрос: а куда мы движемся, взад или вперед?
К середине дня, к обеду начинается другая история. И, если вы думаете, что между первой и второй есть перерыв, то – не думайте, его нет.
– Сахар уже дороже 40 рублей! – сокрушается старушка, – а картошку из того, что мы купили, половину приходится выбрасывать!
Далее: мука, пшено и прочие продукты, за которые ей приходится отдавать деньги соцработнице:
– Полгода назад я давала на продукты 300 рублей, а теперь 600 отдаю!..
Конец холодного дня в квартире начала декабря.
Она:
– Позвоню в ЖЭУ, сколько можно?! Жить в холоде, без воды!..
Звонит… Дозвонилась, там уютный, женский голос интересуется, в чем проблема, и без промедления объясняет, что у них уже все готово к подаче тепла.
– Подождите немножко, потерпите, – говорит этот голос, – все скоро будет.
Мама удовлетворенно кладет трубку телефона и говорит мне:
– Уже все на мази, скоро все будет нормально!
Она очень довольна голосом и обещаниями этого голоса. На полдня я лишен поиска ответа на гипотетический вопрос:
– Да когда же это кончится?!!!
Без выбора
Из реанимации меня перевели в двухместную палату. Вторая койка обжитая, но соседа нет. Помещение чистое, светлое, просторное. Гигиенический блок с душевой кабиной. Условия прекрасные.
Через несколько минут вошел сосед, подтянутый, высокий, с горделивой осанкой мужчина. Двигался он неторопливо и уверенно.
– Сергей, Ваш новый сосед, – еще слабым голосом представился я.
– Юрий, – сказал он, протянул мне руку и на мгновение задумался… Улыбнулся и повторил твердо:
– Юрий.
Как я понял, он размышлял, надо ли мне представиться с отчеством. Это было, в первую очередь, обусловлено разницей в возрасте. На мой взгляд, она составляла пятнадцать–двадцать лет. Во вторую очередь, даже с первых секунд нашего контакта было понятно, что за его спиной десятки лет руководящей работы. Это отражалось во взгляде, осанке и даже в том, как произнесено имя Юрий. Четко, внятно, с достоинством.
По моим прикидкам соседу было около восьмидесяти лет, чуть больше или чуть меньше.
Следом за Юрием в палату вошла молодая женщина в белом халате и представилась моим лечащим врачом. Маленькая, стройная, с короткой стрижкой темных, густых волос.
