– Тимошка, айда купаться! – смеясь, кричала ему растрёпанная босоногая девчушка в рваном сарафанчике.
Тимошка узнал свою деревенскую подружку Любку, дочку пастуха, и улыбнулся в ответ:
– Не могу, дед Илья учит меня косить!
Он посмотрел на траву и вместо зелёной осоки увидел змей, обвивающих его ноги.
– Не бойся, Тимка, ты всю жизнь проживёшь со змеёй на груди, – Тимошка вдруг увидел вместо Любки маленькую старушонку в смешной шляпке, украшенной чучелом птицы, и потрогал на шее медальон с чашей, обвитой змеёй. Медальон передал ему доктор Мокеев перед тем, как отправить сына в гимназию.
– Досифея Никандровна, откуда ты взялась?
– Угадай!
Бабка запрыгала на одной ножке, как маленькая девочка, и замахала платочком.
– Скоро в России будет столько слёз, что никаких платков не хватит. Но ты не бойся, твоя доброта всегда будет спасать тебя. Только не забывай, что у тебя есть моя пуговица и кинжал. Не забывай!
Она ещё раз покрутилась вокруг себя и незаметно превратилась в Зиночку Арефьеву, его дорогую невесту.
– Пуговица Досифеи Никандровны у меня, – сказала Зина, – я всегда ношу её с той поры, как ты подарил её мне.
Она расстегнула воротничок и показала пришитую к нижней блузе пуговку.
– Видишь?
– Вижу…
Тимофей открыл глаза и встретился взглядом с отцом.
– Очнулся? Как себя чувствуешь?
Доктор Мокеев сосчитал его пульс и удовлетворённо вздохнул:
– Ранение лёгкое. Пулю я достал. Теперь необходимо хорошее питание и гигиена. Серафима ушла на рынок поменять вещи на сахар.
– Где дети? Меня принесли дети, – вспомнил Тимофей.
Отец неопределённо пожал плечами:
– Право, не знаю. Мы были так заняты твоим ранением, что не успели заметить, куда они исчезли.
Тимофей приподнялся на подушках:
– Мне необходимо их найти. Их и Всеволода.
Пётр Сергеевич потемнел лицом и приложил палец к губам:
– Тсс. При Оленьке ни слова. Она сама не своя от тревоги за Севочку. Всю ночь за вас молилась, с колен не вставала.
Пётр Сергеевич помолчал, глядя в окно на начинавшее светлеть небо.
Сколько таких рассветов видел Тимофей с тех пор, как его, круглого сироту, усыновил овдовевший доктор Мокеев. Иногда они были радостные и ясные, иногда зарождавшийся день сулил тревоги и неприятности, но ещё никогда ни один рассвет не представлялся таким мрачным и безысходным, как сегодня.
На вошедшую с чаем Ольгу Александровну было страшно смотреть. Такое выражение безысходности на её лице Тимофей видел лишь однажды – в тот день, когда газеты известили всех о гибели князя Езерского. «Погибнуть в бою – честь для русского князя», – сказала она тогда, услышав о потере мужа.
«Папа прав, молчание сейчас благо для неё. Когда нет известий, остаётся вера и надежда», – мысленно согласился Тимофей с Петром Сергеевичем. Он с благодарностью отхлебнул горячий чай, отметив, что тёте Симе удалось раздобыть сахара. Сладкое подкрепило упавшие силы.
Покачиваясь, Тимофей встал и пошёл в ванну, чтоб умыться. Из-за двери ванной комнаты шёл неприятный запах и раздавались странные звуки, словно кто-то сморкался и плакал. Здоровой рукой Тимофей распахнул дверь, и ему прямо в ноги грязным пятачком ткнулся упитанный поросёнок с упругим колечком розового хвостика.
– Что это? – недоумённо оглянулся в поисках ответа сбитый с толку Тимофей.
– Нечего месту зря пустовать, – выплыла из гостиной соседка Дарья. Подбоченясь увесистым кулаком, она вызывающе посмотрела на бывшего хозяина квартиры. – Здеся порося жить будет. Морду можно и в кухне ополоснуть, там тоже есть раковина.
