Жизнь как полная луна. Маленькие истории о современном Китае - страница 3

Дальше – больше. Терпенье и труд – все перетрут. И эту пословицу тоже использовал дедушка, поощряя нас, когда мы с двоюродным братом учились писать. Мне она тогда казалась, правда, немного неуклюжей, жесткой, возможно, из-за фонетики. А теперь она стала тёплая и домашняя, из-за дедушки.

Дед мой вырос в Белой Церкви, городке недалеко от Киева. Его родным языком был идиш. Иврит он тоже изучал, когда ходил в хедер, с пяти лет. Русский язык дедушка начал учить, когда ему исполнилось пятнадцать. Тогда же он закончил экстерном среднюю школу. Он был всю жизнь благодарен советской власти, давшей ему возможность получить хорошее образование. Затем он учился в военной академии на инженера химической защиты. Выйдя на пенсию, дед, видимо, выбрал дело по душе – он работал в издательстве, выпускающем энциклопедии. Мы никогда не замечали, чтобы дедушка ошибался в русском языке, речь его была безупречна, хотя и имела некоторые милые фонетические особенности. Более того, когда его умирающий брат, выписывавший газеты на идише, попросил почитать ему газету, дед не смог: он забыл родной язык.

Господи, сделай так, чтобы людям не приходилось забывать свой язык!

…Мне вспомнилось, как дедушка, придя с работы, ест селедку с натертой черной редькой и не дает мне болтать за столом: когда я ем, я глух и нем.

А потом, вслед за этим: уговор дороже денег. Будучи маленькой, я вообще не понимала смысла этих слов, они мне казались шуткой. Помню только, как дед грозил пальцем, повторяя эти слова, когда мы что-то ему обещали.

Без труда не выловишь и рыбку из пруда. Ещё одна корявая дедушкина пословица всплыла – и слёзы подступили к горлу. Я почти ничего не знаю про своего деда, почти ничего, хотя он прожил в ясном уме до восьмидесяти шести лет, до самой смерти.

Незадолго до того, как он ушёл, я записывала его воспоминания – на маленьких листочках. Они потерялись, убить меня мало. Однако я отчетливо помню, что дедушка рассказывал скупо, только факты, как в отделе кадров. Перевести его в регистр общения, заставить раскрыть душу у меня не получилось. Вернее не так. Душа его всегда была раскрыта. Но он вымел из неё комки боли, и его детство свернулось до двух тетрадных листочков – которые тоже, тоже улетели вслед за ним. Он упомянул о погромах, голоде и скитаниях, о том, как брат вынимал из петли отца, повешенного при погроме – но так, лишь для информации. Возможно, если бы я повзрослела раньше и поработала бы с дедушкой, как я работаю в этнографических экспедициях, он в какой-то момент и захотел бы говорить. Кто его знает. Горечь и печаль душили меня…

Дедушка ушёл из жизни один, без нас, в госпитале… Он бежал из еврейской культуры, а мы, русские, не очень-то занимаемся своими стариками. Бабушка иногда мстила деду за свои какие-то женские обиды. Нам он никогда ни на что не жаловался, только спрашивал, как у нас дела. Называл меня «доченькой».

Деда нет. Но я тебе передаю, китайская девочка Света, настоящее имя твоё надо бы наконец запомнить, – эти перлы, украденные шустрым еврейским юношей, думаю, больше из книг, чем из жизни, эти любимые им слова чужого языка, русского языка – из рук в руки. Из уст в уста. На, возьми. Они волшебные.