– Ой! – вскрикнула я, глядя, как тянется по ладони алая лента.
Патрик бросился ко мне, схватил за руку.
– Ничего себе поранилась! Ханна, принеси маме пластырь, пожалуйста.
Ханна кивнула и выбежала из кухни. Патрик снова обернулся ко мне, но я глядела не на него, а на свою руку.
– Я порезалась! – выговорила я в изумлении.
– Вижу, милая. – Патрик схватил бумажное полотенце, осторожно прижал бумагу к пораненному пальцу. – Подержи так минутку, хорошо? Сильно болит?
Но я по-прежнему в немом изумлении глядела на собственную кровь.
– Я порезалась! – повторила я. Если это сон, то от боли я ведь должна была проснуться, как возвращается к реальности ущипнувший себя человек?
Вернулась Ханна, протянула Патрику упаковку с пластырем, тот быстро ее вскрыл и заклеил мне ранку.
– Ну вот, – сказал он. – Как новенькая.
– Как новенькая, – эхом отозвалась я, все еще глядя на свою руку и не веря глазам.
Патрик слегка сдавил мне плечо, потом обернулся к Ханне и улыбнулся.
– Так, детка, – сказал он, хватая лопатку и преувеличенно ею размахивая. – Будешь французские тосты или яичницу с беконом? Заказы принимаются.
Ханна рассмеялась – чудесный смех, – склонила голову набок.
А потом она сделала то, что застало меня врасплох: ответила Патрику на языке жестов.
Еще больше меня поразило, что я понимаю каждое слово.
«Яичницу, пожалуйста! – изобразила она знаками, а потом глянула на меня и добавила, тоже знаками: – Что такое? Почему ты так странно на меня смотришь?»
У меня буквально отвисла челюсть.
– Она глухая, – прошептала я, обращаясь к себе, а не к Патрику, но он оглянулся в тревоге, и по лицу Ханны тоже скользнула тень. Я подняла руки, чтобы ответить ей жестами: «Все в порядке, Хан-на, извини», – но вдруг осознала, что, хотя в этом сновидении я прекрасно понимаю Ханну, сама говорить на языке жестов не умею.
Я обернулась за помощью к Патрику, меня охватила паника, и я увидела, что он уже тает, как и вся кухня.
– Нет! – закричала я. – Нет! Я не готова!
– Кейт? – Патрик шагнул ко мне, но в окна хлынул свет, стирая и его, и кухню.
– Я люблю тебя, Патрик, – и Ханну, скажи ей, что я ее люблю! – успела я крикнуть, прежде чем свет ослепительно вспыхнул, а затем все поглотила тьма.
Я проснулась: голова болит, мизинец дергает. Понадобилось несколько мгновений, прежде чем все подробности – поцелуй Патрика, порезанный палец, Ханна, говорящая на языке жестов, – обрушились на меня. Я приподнялась, громко выдохнула – и разбудила Дэна.
– Что случилось? – сонно спросил он и тоже сел в постели.
Поморгал и вытаращил глаза:
– Кейт! Что у тебя с пальцем?
Я тоже глянула и онемела: кончик мизинца, порезанный во сне, сильно кровил.
– Боже! – только и смогла я выговорить.
– Сейчас принесу пластырь! – Дэн уже вскочил и побежал в ванную. – Глубокий порез? Может быть, отвезти тебя в травму, пусть зашьют? Как это ты ухитрилась во сне порезаться?
– Со мной все в порядке, – пробормотала я, поднимая руку и глядя, как кровь течет по ладони. – Ведь правда? – спросила я сама себя.
Дэн успокоился, только когда обработал мою ранку неоспорином и заклеил пластырем, убедившись, что она не так уж глубока. Я что-то выдумала насчет того, что ночью вставала попить и порезалась, когда ставила стакан в посудомойку и задела нож. Дэн вроде бы поверил.
Он отправился играть в мяч со своим приятелем Стивеном, а я послала Джине СМС и попросила подъехать к отделению неотложной помощи в Бельвью.
