Все больше ос присоединялось к рою собирающемуся в душном пространстве наглухо запертой, осажденной ливнем церкви. Поначалу я пытался считать ос. Восемь… девять… десять… одиннадцать. Налетавшись, некоторые осы садились на неспешно вращающиеся лопасти вентилятора и катались на них словно на ярмарочной карусели. Внезапно сквозь крохотное потолочное отверстие протиснулся сразу целый черный шар ос, размером не менее кулака. Двадцать… двадцать одна… двадцать две. Я бросил считать, добравшись до двадцати пяти.
Должно быть где-то на чердаке под крышей у ос было гнездо. Размером это гнездо было наверно не меньше футбольного мяча и оно висело в темноте, слабо пульсируя. Я сидел завороженный зрелищем осиного вторжения, в точности как, наверное, стояла и не могла отвести глаз дева Мария, которой путник на дороге демонстрировал свои израненные бока, и в течение нескольких ударов сердца из черной точки в потолке выпорхнули подряд еще не менее дюжины ос. Никто кроме меня, по всей вероятности, ос не замечал; быть может для собравшегося сообщества осы стали сейчас такими же невидимыми, какой была несколько минут назад Демон, когда добывала из носа свое лакомство. Следуя направляющим указаниям вентилятора, осы описывали наверху круг за кругом. Ос скопилось так много, что из них под потолком уже образовалось целое темное облако, словно бушевавшая за стенами гроза сумела-таки каким-то образом найти лазейку внутрь.
Моей осе надоело сидеть на месте и она поползла вперед. Когда очередная горошина впилась в мою шею там, где кончали расти волосы, я, глядя на осу во все глаза, вздрогнул, но сумел сохранить неподвижность. Добравшись до среднего сустава моего указательного пальца, оса остановилась. Осиное жало легло на мою кожу, и прикосновение его крохотных зазубрин было сравнимо с ощущением от крупинок разбитого стекла.
Преподобный Лавой достиг кульминации своей проповеди, его руки метались как мельничные колеса, его волосы уже сползли на лоб. Буря ломилась в закрытые окна и дождь изо всех сил стремился превратить крышу в решето. Обстановка напоминала начало судного дня, когда наступала пора присмотреть десяток сосен попрямее и начать созывать каждых тварей по паре. Всех, за исключением ос, подумал я; на этот раз мы исправим ошибку Ноя. Со смешанным чувством страха и острого любопытства я продолжал следить за осиным лазом в потолке. Я подумал, что Сатана наконец-то нашел способ проникнуть на пасхальное богослужение и вот он кружит над нашими головами, высматривая плоть себе в добычу.
Далее одновременно произошли следующие вещи.
Воздев руки, преподобный Лавой проговорил своим хорошо поставленным громким баритоном проповедника: «И в это знаменательное утро, после ухода ночи тьмы, ангелы наконец спустились на землю и га… а…а…кх!..
Устремив руки вверх навстречу ангелам, он внезапно увидел их воочию, крохотных и жужжащих злыми черными крылышками.
В тот же миг моя мама нежно накрыла ладонью мою руку с сидящей на ней осой и любовно сжала.
Собравшиеся под потолком на свою пасху осы видимо решили, что церемония, руководимая преподобным Лавоем затянулась слишком долго.
Моя мама вскрикнула. Ответом ей был крик преподобного. Именно он и послужил сигналом для осиной атаки, которого те так долго дожидались.
Черно-синее облако отвратительных насекомых, насчитывающее в своих рядах до сотни жал, пало вниз подобно сети, брошенной на головы загнанных животных.
