Жизнь ни за что. Книга вторая - страница 25

и дикторы на разных волнах передавали впечатления от праздника открытия. Для объективности22 нашёл Би-би-си и выслушал её комментарий. Расхождений в оценке не было. Всем понравилась немецкие старания сделать олимпиаду праздничной. Первая олимпиада в Германии прошла при Гитлере23 в 1936 году в Берлине. Новости наскучили. Он включил радиостанцию «Маяк» и получил в награду «Королеву красоты» в исполнении Муслима Магомаева. «Так-то лучше», – сказал он вслух и поднялся. Сожителя Славы не было. Он неделю назад уехал в отпуск. Леонид прошёл на кухню. На столе стояла бутылка коньяка, заполненная на две трети. «Совсем позабыл, а сюрприз приятен», – подумал он и достал стакан. Вчера они с Ширяевым вместе доехали до дворца спорта, где их дороги разделялись. На перекрёстке ещё работало кафе «Мечта».

– Подверни, шеф к кафе, – попросил водителя Сугробин. – Спрошу бутылочку коньяка, – пояснил он Саньке и прошёл в зал. Кафе закрывалось. Уходили последние посетители. Буфет ещё дышал. Он купил «Дербентский», не спрашивая армянского. Саня проглотил из горлышка. Пригласил ночевать к себе и уехал, не выгружаясь из машины, когда Леонид отказался. То, что он зря отказался, Сугробин понял к концу следующего дня, когда осознал, что ему предстоит тушить пожар в лесу не меньше двух – трёх недель. Но в этот момент он ничего не думал, а выпил, крякнул и сел в кресло, радуясь теплу, разливающемуся в груди.

Когда в дверь раздался стук, Леонид дремал в кресле. Стук повторился. Леонид открыл глаза и посмотрел на часы. Было пять минут девятого.

– Кого несёт нелёгкая? – подумал он и пошёл открывать.

В дверях, загадочно улыбаясь, стоял Емельяныч. За его плечом выглядывал Чириков. Первая мысль, которая мелькнула у Леонида при виде этого необычайного явления, была крамольная. «С какого народного гулянья идут уважаемые начальники, и чем я могу их порадовать?» Потом вспомнил, что по рюмке у него найдётся, а на большее раздумье времени у него не было.

– Давай быстро одевайся, бери еды на день и вниз. Там внизу машина стоит, – сказал Емельяныч.

Сугробин ничего не понимал, и это обоим начальникам было хорошо видно.

– Кстово горит, – пояснил Емельяныч.

– Огонь к нефтезаводу подходит. Мобилизация по линии гражданской обороны объявлена, – добавил Чириков.

– Шумит, гудит родной завод. А мне-то что, – сказал Сугробин прибаутку и раскрыл дверь. – Проходите, господа. Никуда я не поеду. Потому что « у меня нет дома и пожары мне не страшны. И жена не уйдёт к другому, потому что у меня нет жены»24. Давайте по рюмочке отличного коньяка.

И Леонид пошёл на кухню ближе к бутылке.

– В такую рань в выходной день человека будить? А если у меня женщина в постели?

– Леонид Иванович, мы серьёзно! – сказал Емельянович, проходя за ним вместе с Чириковым.

– И я серьёзно. Я штатным бойцом Гражданской обороны не являюсь. Снаряжения и одежды у меня нет, и своей рабочей робы не имею, так как у меня ни двора, ни кола, ни огорода. Что я пожар тушить во фраке поеду. И еды у меня даже для закуси нет. Не поеду! Если по рюмашке, то пожалуйста, – сказал Леонид и выпил. – А то гражданская оборона… Нет её никакой обороны. На заводе бомбоубежище давно уже под склад ненужной продукции приспособили.

– Ну ладно, Лёня, выпендриваться. Мне, что ли больше других надо? Мы все в одинаковом положении, всех неволят, – сказал Георгий Емельянович.