Жизнь Шарлотты Бронте - страница 56
Судя по этому списку, у нее должен был быть хороший выбор книг. Очевидно, нравственные соображения двух этих корреспонденток складывались с тревожной оглядкой на многие вопросы, обсуждаемые строгими приверженцами религии. Впечатлительная Э. нуждалась в одобрении Шарлотты, чтобы принять моральный облик Шекспира. А через какое-то время она спросила, есть ли что-нибудь предосудительное в танцах, если заниматься ими час или два в компании мальчиков и девочек. Шарлотта отвечает: «Я не могу без колебаний высказывать мнение, противоречащее мнению господина Х. или мнению твоей прекрасной сестры, но вот как я это себе представляю. Все согласны, что греховность танцев состоит не только в том, чтобы «крутить хвостом» (как говорят шотландцы), но в сопровождающих это занятие легкомыслии и трате времени. Но если это происходит, как в описываемом тобой случае, во имя упражнений и развлечения на протяжении часа в компании молодых людей (которым, несомненно, может быть дозволено немного веселья), таких последствий быть не может. Ergo[59] (как я привыкла аргументировать свою точку зрения), развлечение при таких обстоятельствах совершенно невинно».
Хотя расстояние между Хауортом и Б.[60] составляло всего семнадцать миль, прямой переезд из одного места в другое был невозможен без аренды двуколки или какого-либо иного экипажа. Поэтому поездке Шарлотты предшествовали немалые приготовления. Не всегда была свободна хауортская двуколка, а мистеру Бронте часто не хотелось обременять других людей просьбами встретить ее в Брэдфорде или в каком-либо ином месте. У всех у них было в избытке той щепетильной гордости, из-за которой они опасались оказаться в долгу или «слишком засидеться» в гостях. Мне даже кажется, что мистер Бронте гордился своим недоверием к другим как подтверждением его особого понимания человеческой натуры. Его наставления на этот счет, вкупе с пессимизмом самой Шарлотты, побуждали ее не слишком любить, дабы не надоесть предмету своего чувства, поэтому она всегда старалась затаить свое расположение и скупо дарила свое общество, бесценное для ее истинных друзей. В соответствии с этими правилами поведения, когда ее приглашали на месяц, она проводила в кругу родственников Э. лишь две недели, а они с каждым ее посещением все больше располагались к ней и принимали ее со столь же тихой радостью, с которой приветствовали бы родную сестру.
Она сохраняла свой детский интерес к политике. В марте 1835 года она пишет: «Что ты думаешь о политическом положении? Я задаю этот вопрос, так как считаю, что теперь ты проявляешь к этому живой интерес, хотя раньше тебя политика особо не интересовала. Как ты знаешь, Б. одержал победу. Негодяй! Когда я ненавижу, то ненавижу от всей души, и если кто-то внушает мне безграничное отвращение, так это этот человек. Но Оппозиция расколота на яростных защитников и пассивных сторонников, а герцог (очень по-герцогски) и сэр Роберт Пил не демонстрируют никакой растерянности, хотя дважды они уже проиграли. Итак, «Courage, mon amie», как говорили в старину всадники перед тем, как вступить в бой».