Жизнь Шарлотты Бронте - страница 57

В середине лета 1835 года в пасторском доме обсуждался грандиозный семейный план. Вопрос заключался в том, в какое ремесло или профессию определить Бренуэлла. Ему было почти восемнадцать, и настало время решить этот вопрос. Без сомнения, он был очень умен, возможно, это был самый выдающийся член этой неординарной семьи. Сестры едва ли отдавали себе отчет в собственных талантах, но в его талантах они были твердо уверены. Отец, не осведомленный о многих его проступках, с почтением относился к великим дарованиям своего сына, ибо свои таланты Бренуэлл охотно и без промедления демонстрировал, чтобы поразвлечь окружающих. Ему импонировало всеобщее обожание. Это приводило к тому, что его приглашали на поминки и на все значительные деревенские празднества, ведь йоркширцы получают большое удовольствие от общения с умными людьми. Благодаря его уму за ним также закрепилась нелестная репутация человека, чье общество хозяин «Черного Быка» рекомендовал любому случайному проезжему, которому грустно было пить в одиночестве. «Не желаете ли, чтобы кто-нибудь помог вам приговорить эту бутылочку, сэр? Если хотите, я пошлю за Патриком» (так до самой его смерти звали его жители деревни). И, послав за Бренуэллом, хозяин занимал гостя рассказами о чудесных способностях мальчика, чьим не по годам развитым умом и великим искусством беседы гордилась вся деревня. Приступы болезни, которым мистер Бронте был подвержен в пожилом возрасте, не только делали необходимым, чтобы он принимал пищу в одиночестве (дабы не соблазняться вредными для него блюдами), но и желательным, чтобы сразу после обеда он пребывал в абсолютном покое. И эти ограничения в сочетании с его пасторскими обязанностями отчасти явились причиной его неосведомленности о том, как его сын проводит свободное от занятий время. Свою собственную молодость он провел среди людей того же калибра, как те, в среду которых попал сейчас Бренуэлл, но, обладая сильной волей и решительностью, он ставил себе серьезные цели и упорно к ним стремился, чего не хватало его более слабохарактерному сыну.

Удивительно, как сильно всю семью привлекало рисование. Мистер Бронте позаботился о том, чтобы у них были хорошие учителя. Сами девочки обожали все, что было с этим связано – описания и гравюры знаменитых картин, а при нехватке качественных репродукций они анализировали любой попавшийся под руку рисунок, доискиваясь, сколько умственной работы потребовалось для создания данной композиции, какие идеи она должна была выражать и какие она действительно выразила. Столь же увлеченно они трудились над созданием своих картин в воображении, если им чего-либо и не хватало, так это таланта воплощения, а не воображения. Одно время Шарлотта подумывала стать профессиональной художницей и утомляла свои глаза, рисуя с детальностью прерафаэлитов, но не с их точностью, так как она рисовала из воображения, а не с натуры.

Но все они считали, что в способностях к рисованию Бренуэлла никакого сомнения быть не может. Я видела его картину маслом, не знаю, когда написанную, но скорее всего приблизительно в это время. Это был групповой портрет его сестер в натуральную величину, изображенных в три четверти; она была не намного лучше, чем вывески, но сходство мне показалось замечательным. Судить о том, насколько достоверно изображены две другие сестры, я могу только благодаря потрясающему сходству между Шарлоттой, которая держала массивную раму и соответственно стояла за ней, и ее изображением, хотя с тех пор, как был закончен портрет, прошло, наверно, лет десять. Почти посередине композиция была разделена объемной колонной. Со стороны колонны, освещенной солнцем, стояла Шарлотта, в женственном платье по моде того времени, с рукавами жиго и большим воротником. Глубоко в тени с другой стороны находилась Эмили, на плече у которой покоилось нежное лицо Энн. Выражение Эмили поразило меня тем, что оно было полно силы, Шарлотты – озабоченности, Энн – нежности. Две младшие сестры еще вряд ли окончательно оформились, хотя Эмили была выше Шарлотты; у них были стриженые волосы и платья более детского фасона. Я смотрела на два грустных, серьезных лица, на которые падала тень, и спрашивала себя, можно ли было угадать таинственное выражение, которое, как говорят, предвещает раннюю смерть. Доверчиво и суеверно я тешила себе надеждой, что колонна отделяла их судьбу от ее, что в жизни, как и на полотне, она будет стоять отдельно от них и ей удастся выжить. Мне хотелось верить, что яркая сторона колонны была обращена к ней, что свет в картине падал именно на нее; мне следовало бы вместо этого искать в ее изображении – нет, на ее живом лице – знак смерти в расцвете лет. Портреты обладали сходством, но были плохо исполнены. Видимо, с тех пор семейство уверовало в то, что если бы только Бренуэлл обладал возможностью и, увы (!), просто моральными качествами, из него вышел бы великий художник.