А в скопище поэтов и мечтателей,
Где каждый сам себе Аристофан?
Пробуется из среды гробокопателей
Какой-то необмытый арестант.
Читать начну и слезы низко капают,
Читатели уже приходят в раж.
А критики статейки звонко стряпают,
Что я певец помоек и параш.
В тридцатые я не писал про Сталина,
Стахановцев не взвел на пьедестал,
А я пришел на кладбище печальное,
Знакомые все лица увидал.
Лежали все, герой ты или праведник,
Отказник или просто дуболом,
Уходят в вечность то партийный ставленник,
То кляузник с клеенчатым столом.
А что осталось? В лжи купались книги,
Коней купали, брали в лагеря,
Плелись такие жуткие интриги,
Аэропланы перли за моря.
Росли и мы в детсадиковском хоре,
Как в лагере перемещенных лиц.
Наевшиеся той военной боли,
Хотели жить. А значит падать ниц
При фараоне или дураке
Но только со страною наравне,
В доне напротив плелись интриги-
Диссиденты зашевелились.
Только что минул партийный съезд-
Салют товариш\щу Сталину и КПСС.
Опять СС?
Опахнуло кровью.
Тысячи трупов на Колыме.
Поэт – галстук с бабочкой?
Все с любовью.
А кто-то баланду хлебает в тюрьме.
А может все сон дурной и нудный?
Давится щами последний Иуда.
Снова поем мы песни хором
Про добровольцев на целине.
Угрозы, допросы, шантаж,
Наговоры.
В харю двинули? Только не мне
Не лей помои в сталинский ряд.
Тан где герои гражданской сидят.
Все как один они сыты к злы.
Сам Ворошилов сидит впереди.
Сын мой,
Теперь ты не бойся его.
В бронзе он выкован и ничего.
Много осталось слов про запас,
Старой гвардии кончился срок.
Девочка. я приглашаю на вальс,
В сущности очень я одинок,
Будто военный в шинели битой.
Переступаю знакомый порог
Там, где звонок
От тоски разбитый
Руки сомкну —
никуда не выбежишь?
Не выходи за черту —
Там гибель.
Пусть он останется,
Сад Нескушный.
Пусть его позабавит ливень
Тридцать проклятый,
Семьдесят душный.
Стекла в истории моей выбей.
