– Да, Джон, любовь жаждет действия, жаждет своего проявления. Любви свойственно самопожертвование. Влюблённые часто готовы жизнь отдать за своих любимых. Доказать свою любовь каким-либо подвигом… Так же и дети жертвуют собой, за своих близких. Ребёнок этого не осознает. Он просто страдает. Но вот он оказывается в ТОМ мире… И тогда ему открывается подлинная суть вещей. ТАМ эти дети будут вечно благодарить Бога, за то, что Он дал им возможность совершить этот акт самопожертвования во спасение других.
Нет невинных страданий, с православной точки зрения. И не бессмысленны они, а спасительны. На всё надо смотреть «с точки зрения вечности!». Страдания эти имеют колоссальный смысл, который выражается одним словом – Любовь!
Что же касается родительских страданий…. Часто это является тем вразумляющим божественным средством, когда родители, вообще не думающие ни о каком Боге, становятся верующими людьми и, в корне меняют свою жизнь. Вот, скажем, твой работник Майкл Нельсон, у которого два года назад пропала дочь. Ведь он был закоренелым атеистом…
Джон изменился в лице:
– Вот ты говоришь, что на том свете нас ждёт рай или ад. А вдруг все это не так? А что, если там всего лишь… чёрная дыра? И все! И больше ничего! Эта потусторонняя реальность очень сомнительна… моё же бессмертие – реально! «Лучше синица в руках, чем журавль в небе» – не так ли у вас говорят?
– Это вопрос веры. В таком случае детские страдания и смерть – жуткая бессмыслица! Как, впрочем, и все остальное в жизни. Тогда нам остаётся лишь безысходное отчаяние! Что же касается земного бессмертия… приведу тебе высказывание Исаака Сирина: «Кого назову разумным? Только того, кто помнит, что есть предел его жизни!»
>АЛЯСКА. ЛАБОРАТОРИЯ ДЖОНА. ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Проснулся под утро, от нестерпимой зубной боли. Никогда, в своей жизни, я не испытывал такой острой боли: казалось, что болели все зубы сразу, да так, что сводило челюсти.
Я стал судорожно искать аптечку, чтобы найти, какое-нибудь обезболивающее средство, но обшарив всё, включая чулан, никакой аптечки не нашёл. Боль была такая, что хотелось лезть на стену. Звонить Джону, будить его в столь ранний час, казалось крайне неприличным, но в данный момент было не до приличий! Джон на звонки не отвечал, и, вконец отчаявшись, я помчался, зачем-то в холл. И (о, радость!) увидел там Джона. Он сидел, откинувшись в кресле, и отрешённо смотрел в потолок.
– Как хорошо, что ты здесь, Джон! У меня ужасно разболелись зубы! Дай мне какое-нибудь обезболивающее. Поскорее!
Казалось, сообщение о моих разболевшихся зубах, его ничуть не удивило. Как будто он ждал этого.
– Ох уж эти зубы, зубы… следуй за мной!
Мы вышли в коридор.
– Знаешь, Владик, что первым делом, делали ваши знаменитые артисты, когда приезжали к нам на гастроли? Всемирно известные скрипачи, пианисты, артисты балета…
– ???
– Первым делом, получив гонорар, они вырывали все свои зубы и вставляли металлокерамику. В советское время, у вас, о таких зубах только слышали, да ещё видели на обложках журналов. Помнишь выражение: знаменитая американская улыбка? Как раз с такой ослепительной улыбкой ваши артисты возвращались на родину.
– Линза, надеюсь, ты не станешь лишать меня всех моих зубов?
– Как раз собираюсь! Ты тоже обретёшь красивую улыбку. К тому же – бесплатно! Будешь, как с булавочки!
Наверное, он хотел сказать: «как с иголочки», но мне было не до поправок.
