Жизнь языка: Памяти М. В. Панова - страница 18

Пришел, значит, когда стемнело: «Товарищ полковник, младший лейтенант Панов за получением от вас рекомендации в партию». Он говорит: «А кто еще дает?» Ну, я сказал. Ну, вот он видит, что рекомендация, и говорит: «Маня! Отстукай ему, как всем». И Маня тр-р-р-р тр-р-р-р тр-р-р-р тр-р-р-р – только дым идет от машинки! Бах! бах на стол ему! Даже не повернулась ко мне, я ее не видел. (Смеется.) Но получил. И так я стал членом партии. У меня было такое мнение, что, раз мне дали образование, звание младшего лейтенанта, не уйдешь…

Ну, вот теперь это, значит, последнее, коренное… мой… как этот номер называется?., смертельно опасный номер (смеется). Стали меня проверять в райкоме. Но я сказал, что я посылал письмо вот… потому что если потом откроют, что я скрыл, – я обманул партию, я трусливо ушел в кусты. Я сказал, что я в свое время написал письмо товарищу Брежневу о том, что, по-моему, он должен амнистировать. Они это письмо раздобыли из архива Брежнева. И вот начинается разбор старых коммунистов. Они судят меня за это уже… меня судили… Да, я… вот видите, что значит склероз… я написал еще второе письмо.

З.: Ну, вот я все и жду. Самое-то главное (тут я скажу, можно, два слова?), что Михаил Викторович написал письмо – не Брежневу уже, а в ЦК – о положении в Институте русского языка.

П.: О травле замечательных ученых. Причем кто травил? Это опять гнусные большевики Бахилина…

К.: Какой год?

З.: Наверно, семидесятый.

П.:…Бахилина, Теплова и все прочие – их, наверно, десяток.

З.: Это после дела Апресяна – Мельчука, вот это вот, которые уже заступались за…

П.: О том, что вот существует антисоветское какое-то крыло в институте (подполье, правда, они не говорили).

З.: Да-да-да.

П.: И стали: вот, я работал на контрреволюцию. Трубачев, замдиректора института, сидел и от каждого заведующего сектором требовал: «А что вы скажете?…» Значит, какие-то работники института написали письмо в Центральный Комитет, Брежневу или куда-то, где говорили о том, что, ну, в общем, в институте положение абсолютной травли выдающихся ученых. Меня-то никто не травил, потому что я заранее им сказал. Ну вот. Трубачев два раза ко мне обращался… Это поставлено было так: заведующий сектором должен укорять подписанта, должен его срамить, должен говорить, что подписант должен дать обязательство, что он больше не будет так плохо поступать. У меня в секторе была милая Ламарочка Каранадзе подписант. Сам я тоже был подписант, но ввиду того, что я раньше уже сказал…

З.: Ты это единолично написал… Не коллектив.

П.:…то меня в это время не привлекли. Но я два раза Трубачеву сказал: «Я говорить ничего не хочу». Представляете, мою милую Ламарочку… она была не только мой студент, она была мой ученик в школе и человек, который мне был просто человечески близок, и ее порицать я уж никак не мог. Ну вот. Я написал письмо, потому что я видел, что их собираются исключать, убирать из института. Тут мне повезло. Во-первых, меня исключили из партии. (Смеется.) Что вы смеетесь, Елена Андреевна? Во-первых, меня исключили из партии. Но я не ходил на заседание партийной ячейки в Институте русского языка, просто не являлся – и всё, так что я, как меня ничтожил институт, не знаю, а как меня ничтожили старые коммунисты в райкоме партии, я вам могу рассказать. Это я никому не рассказывал, в том числе и вам. Вызвали меня на коллегию старых коммунистов. Я удивляюсь, как никто не подумал о том, что надо все-таки пригласить образованных людей. Пришел на коллегию. Сидят… такие морды поганые – необразованные, тупые, серые. Они нашли мое письмо в архиве Брежнева. «Вот, товарищ Панов…» – это член коллегии или группы, что ли, я не знаю, старых коммунистов…