Ну а потом вся эта публика как-то растворилась, и наше метро заполнили бабенки с баулами, с жадными глазами и загребущими лапами. Да-да. Именно эти, с клетчатыми сумками, вытеснили из вагонов метро публику читающую, интеллигентную. Или наоборот, тогдашней образованной публике надоело проводить свое время за книгами и газетами, и они враз перестали интересоваться литературой и публицистикой, а кинулись в бурлящее море товарно-денежных отношений.
Ага. Вот вроде вся эта толпа на выход собралась, значит, и мне выходить надо. Фу. Вышел наконец-то из этой мясорубки. И станция правильная, вон он, синий мусорный бак, где я утром позавтракал, теперь пойду подкреплюсь – самое время. Всегда так, как понервничаешь, надо обязательно чего-нибудь съесть для самоуспокоения. Очень помогает.
Или выпить. Тоже хороший способ, чтобы нервишки успокоить. А я, с тех пор как в ту дамочку влюбился, очень нервный стал. Вот и успокаивал нервы коньяком и романтическими свиданиями с молоденькими. И чем дальше, тем больше. На работе ко мне хуже относиться стали, в ответственные командировки перестали посылать. Так, пошлют на денек с мелким поручением, документы там отвезти или ценный подарок к празднику. Совсем моя карьера под откос пошла. В командировки я теперь на поездах ездил, туда и обратно. Долго, зато от начальства подальше, опять же к народу поближе. А народ в поездах у нас деликатный, отзывчивый. Возьмешь бутылочку-другую водочки, угостишь этот народ, и такие дали и горизонты тебе откроются. Все увидишь, все поймешь, и начало, и предел.
Вот ведь зараза! Опять она со своей метлой. Разбудила, ведьма старая, и на самом интересном месте. А сколько же я спал? В этот раз я глубоко в сон погрузился, выспался. И публика вокруг изменилась. Мешочников не видно больше, теперь народ по домам разъезжается, деловые все с портфельчиками, дамочки с сумками продуктовыми. Стало быть, и мне надо домой возвращаться. Пора, пора опять на свою ветку ехать, на холодную.
Ну вот, этот вагон вроде бы посвободней, здесь наше место будет, извините-подвиньтесь. Сейчас станции отсчитаю в обратном порядке, чтобы свою не проехать.
И то сказать, денек сегодня неплохой получился, завтрак, обед, как обычно, да еще и пончики были, на десерт. Приеду, похвалюсь перед Петровичем, он человек с опытом, значит, и меня поймет. Подремать как следует не получилось. Но это не беда. Самая приятная дремота одолевает меня по вечерам, когда я, сытый, вытягиваюсь во весь свой рост в халупе у Петровича. Он часто слушает радио. Телевизора в его конурке нет, вот и приходится довольствоваться радиотрансляциями. Я люблю в такие вечера разлечься на коврике у теплой батареи и в полудреме слушать музыку, доносящуюся сквозь тихое потрескивание из динамиков старого приемника, или плавный бубнеж очередного агитатора за все хорошее против всего плохого. Именно из радио я узнал, что Крым – наш, Мартын Фуркад – свинья, а в Петропавловске-Камчатском всегда полночь.
А люди входят и выходят, каждый на своей станции, пенсионеры и студенты, военные и работяги, приезжие и коренные, дамочки постарше и дамочки помоложе, солидные мужчины и всякая рвань. Все спешат, пихаются, стараются присесть или хотя бы занять местечко получше. Всех я их вижу из своего укрытия, и не таким, не обычным зрением вижу, это-то само собой, всегда при мне. Я их внутренним, собачьим зрением вижу, насквозь, как рентген. Могу сразу сказать, кто куда едет и зачем. Испокон века люди стараются выглядеть лучше, чем они есть на самом деле. Придумали разные этикеты, правила поведения и другие способы, чтобы скрывать свои истинные намерения.
