– Смотри, Поль, это же Шмакин, мы с ним в детстве вместе в пионерлагере трубили.
Шмакину придется оттрубить пятнадцать лет строгача.
Минут через десять после завтрака у большой клумбы, усеянной вонючими ноготками, собрались пятеро: Машка с Зюкиной и Шмакин с еще двумя мальчишками из отряда – толстым верзилой Бубиным и очкариком Лейбовичем. С Лейбовичем никто в отряде, кроме Шмакина, не дружил, потому что Лейбович был вундеркиндом и в восемь лет уже имел второй разряд по шахматам.
– В общем, ребза, есть маза, – медленно протянул Шмакин, – давайте играть!
– Во что? – спросили хором Машка с Зюкиной.
– В мушкетанцев! – с пафосом ответил Шмакин, выдвинув вперед правую ногу.
– Мушкетеров, – тихо поправил Лейбович.
– Кого- кого? – Зюкина почесала веснушчатый лоб.
– Зюкина, ты будешь Миледией! – быстро сориентировался Шмакин, Лейбович молча закатил глаза.
– А что это, вообще? – спросила Машка.
– Это книжка такая, французского писателя. – Лейбович поправил круглые очки в черной оправе.
– Мы не читали! – гордо выпалила Зюкина. – Да, Маш?
Машка не читала, но ей было стыдно перед умным Лейбовичем, и она промолчала.
– В общем, правила простые, – продолжил Шмакин. – Ты, Машка, будешь Констанцией, моей возлюбленной, я буду Д’Артаньяном, Лейбович – Кардиналом, Бубин – Партосом, а больше мы никого звать в игру не хотим.
– А я? – надула щеки Зюкина.
– А, да, Зюка, повторяю для тупых, ты будешь Миледией и отравишь Машку – Констанцию компотом. Мы с Лейбовичем все продумали, на обеде сегодня вроде вишневый будет. Вторник же? – И Шмакин вопросительно посмотрел на ребят.
– А если я не хочу? – спросила недовольно Машка.
– Ну, давай ты будешь Миледи и отравишь Зюкину, которая будет Констанцией Бонасье? – примирительно начал Лейбович.
– Ну уж нет! – Зюкина пошла на таран. – Первое слово, Лейба, дороже второго! Я – Миледия, Машка – Монпансье!
– Бонасье! – Лейбович почти шептал себе под нос.
– Вот-вот! – Зюкина победно оглядела поле битвы.
– Ладно, ребза, – сказал Шмакин, – в течение часа мы с Констанцией и Партосом прячемся от вас. За территорию лагеря не заходить! А вы нас ищете. Тихий час мимо. – Лейбович заметно поморщился, но промолчал.
– Это чего, обычные прятки, что ли? – Миледи – Зюкина не унималась. Машка лягнула ее под зад коленом.
– Обычные, Зюка. Не нравится – вали. – Шмакин показал Зюкиной розовый бледный язык. Зюкина надулась и отвернулась.
– Ладно, народ, разбегаемся! – скомандовал Шмакин и первый дернул в сторону спортивных площадок. Машка с Бубиным побежали в сторону клуба, а Зюкина с Лейбовичем остались стоять у клумбы. Они были назначены злодеями, и им никуда не надо было спешить.
Лейбович станет третьим Машкиным мужем. Он встретит ее на какой-то региональной айтишной конференции, куда приедет рассказывать о big data. Не узнает в тощей, коротко стриженной девице Машку. Хромой, лысый еврей, уведет ее за один месяц от мужа, увезет с детьми в США, купит для всех большую квартиру с видом на море, а себе оставит в ней маленький кабинет с тремя компьютерными экранами. И будет кудахтать над Машкой и всеми ее цыплятами, как над своими. Бесхарактерный очкарик, шахматист. Своих детей у них так и не будет. Ничего не выйдет. И эта пустота и несбыточность надолго встанет между ними. А потом вдруг, почти на развалинах брака, они усыновят ребенка из Лаоса. Отдадут его в еврейскую школу, научат зажигать Хануку и есть яблоки с медом. И заживут как будто заново. Ну а что, мало ли, Пушкин вон, великий русский и наше все, был же эфиопом, почему не может быть еврей из Лаоса?
