Жмурки со Вселенной - страница 5

Его слова меня задевают – нельзя покушаться на святые вещи.

– Бабуля говорила, что окна должны дышать, во всем мире деревянные окна считаются лучше любого пластика. Не хочу здесь ничего менять, мне так спокойнее, как будто Ба еще рядом.

– Вот этим ты меня и пугаешь. Твой дом с привидениями.

Григ дурачится, выставляет руки и бежит за мной с криком «Буа-а-а-а», типа он повзрослевший Каспер. Я от него, но наши салки вокруг коробок заканчиваются падением на самую большую. Картон не выдерживает. Развалившаяся коробка с одеждой становится кроватью. Мы смеемся, целуемся. Мозг рисует график с классификацией секса. Молчаливый секс или, наоборот, орущий, словно наступил март в кошачьем клубе. Григ – это двойной март.

– Лили, тише, твоя соседка явно со стаканом возле стенки сейчас стоит и тычет пальцами в телефон, вызывает уже полицию.

Мы смеемся. Соседка и вправду может стоять со стаканом. Подыгрываю Григу:

– Да, баба Тоня, здравствуйте.

Выброс эндорфинов, счастье накрывает как теплое одеяло, сердце колотится, и мы без конца обнимаемся. Григ смотрит в непобеленный потолок, а я спрашиваю:

– Нравится теперь эта квартира?

Он только произносит: «Угу». Мы лежим голыми среди вещей и раздавленных коробок. Разглядываю тигра на его руке, хищник грозно смотрит на меня, а вокруг его головы лента с надписью «ВДВ – Никто, кроме нас», фраза, которая ярко характеризует хозяина тату.

– Что ты улыбаешься? – спрашивает Григ.

– Вспомнила, как первый раз увидела «ВДВ» на твоей руке и растерялась.

– Почему?

– Да я таких обхожу стороной. Купания в фонтанах, мордобои, битье бутылок о голову. Короче, в день ВДВ лучше сидеть дома.

Мои слова его смешат:

– Что за стереотипы? Я никогда не купался, никого не бил в этот день. Нет, ВДВ – это «с любых высот в любое пекло». Достоинство, несгибаемость, борешься до конца. ВДВ – это не только второе августа.

Утыкаюсь в шею Грига и не могу насытиться его запахом. А он все продолжает о своем братстве:

– Нет, если какой-то «пережратый» заблевал тамбур или вусмерть пьяный в парке докопался до подростков, скорее всего, он не из ВДВ, просто форму напялил.

Григ крепко обнимает меня.

– И вообще, этот день обычно проводят с семьей, все со своими пацанятами или дочками приходят на встречу. Дети заглядывают в рот своим отцам, внимательно слушают их байки. Ну какой адекватный десантник будет нажираться при детях? – Григ расплывается в улыбке и неожиданно выдает: – И я тоже своего пацана буду водить, чтобы слушал.

Он мечтательно закатывает глаза, а я вырываюсь из его объятий в ванную.

– Ладно, пора разобрать коробки. Куда мне складывать вещи?

Григ осматривает зал, как будто в первый раз его видит.

– Клади куда хочешь.

– Что я спрашиваю? Эта квартира – сплошной советский комод, вещи можно даже в сервант положить.

Квартира правда больше напоминает советский шкаф, много сохранилось реликвий из бабушкиной молодости. Меня не раздражают совковые раритеты, но комод, сервант и стенка по периметру зала удручают Грига. Еще ему не нравится ванная комната, совмещенная с туалетом.

Кухня здесь тоже небольшая, зато с выходом на балкон. Мы с бабушкой часто сидели там, разбирали ее старые вещи, она рассказывала про свою молодость, а я доверяла ей секреты о своих снах и обидах. Помню, в детстве мне папа на первое занятие в художественной школе подарил набор кистей из пони. А я перепутала пони с единорогом и говорила всем, что у меня волшебные кисточки. Мне никто не верил, учительница прочитала на упаковке, откуда они, и рассказала всем, надо мной стали смеяться. Бабушка меня утешила и устроила нам чаепитие на балконе. Летом мы часто обедали там, а зимой перебирались на кухню. Эти два места: балкон и кухня – для меня словно вселенная детства.