– Этим ты только навредишь ей, – шепчет мне в ухо Авитас.
Палец Ливии трещит и ломается. Она рвано вдыхает воздух, но не издает ни звука.
– Это все – твоя вина, – сообщает Маркус. Он хватает другой ее палец и так же медленно выламывает его. Я знаю – он получает от этого наслаждение. На висках сестры выступают капельки пота, лицо становится белым, как мел.
Когда второй палец тоже ломается, Ливия не может сдержать стон и прикусывает губу.
– Моя храбрая пташка, – Маркус улыбается ей, и я страстно желаю вырвать ему глотку. – Ты же знаешь, мне больше нравится, когда ты кричишь. – Потом он разворачивается ко мне, и улыбка покидает его лицо. – Помни, что произойдет, если ты снова подведешь меня.
Маркус рывком поднимает мою сестру и швыряет ее на трон. Головой она ударяется о камень. Ливия дрожит и нянчит израненную руку здоровой, взгляд пылает ненавистью. Она с яростью смотрит на Маркуса, но когда он поворачивается к ней, ее лицо снова спокойно и бесстрастно.
– Отправляйся в Навиум, Сорокопут, – приказывает Маркус. – Разузнай, что там планирует Блэклифская сука. И уничтожь ее, порежь ее на куски. Сделай это быстро. К Луне Урожая я хочу видеть ее голову на конце копья. Пусть к тому времени вся Империя умоляет меня убить ее. Пять месяцев – достаточно долгий срок, не правда ли? Даже для тебя. Каждые три дня ты будешь докладывать о положении дел с помощью барабанов. И еще, – он бросает взгляд на Ливию, – если я буду недоволен работой, то продолжу ломать пальчики твоей сестренке, пока у нее на руках не останутся сплошные культи.
Я бегу несколько часов подряд, еще и еще, минуя множество патрулей меченосцев. Изо всех сил я стараюсь сохранить невидимость. Голова начинает пульсировать невыносимой болью, а ноги – дрожать от холода и усталости. Душа ужасно болит от волнения за Элиаса, Дарина, Афию… Даже если чудом все они выжили, что нам делать теперь, когда о набегах стало известно Империи? Солдаты меченосцев наводнят эти земли. Мы не сможем продолжить наше дело, риск слишком велик.
Неважно. Главное сейчас – добраться до лагеря. И молись небесам, чтобы Дарин тоже оказался там.
Следующей после набега ночью, около полуночи, я наконец добираюсь до одинокого сухого дуба, под которым раскинут наш шатер. Его ветви скрипят на ветру. Лошади ржут, почуяв меня, а от дерева отделяется знакомая фигура. Дарин! Я едва не плачу от облегчения. Силы почти полностью покинули меня, я не могу даже закричать, позвать его. Просто сбрасываю невидимость.
Но как только я это делаю, перед моими глазами падает тьма. Я вижу маленькую комнату и посреди нее сгорбленную фигуру. Но видение исчезает, и я с трудом ковыляю к лагерю. Дарин, заметив меня, бежит навстречу и крепко обнимает. Афия выбегает из устланной мехами круглой палатки, в которой живем мы с братом. На ее лице одновременно гнев и облегчение.
– Девчонка, ты дура, каких свет не видывал!
– Лайя, что с тобой случилось?
– Скажите, вы нашли Маму? Узники в порядке? А Элиас…
Афия поднимает руку, обрывая меня.
– О Маме сейчас заботится целитель из племени Нур, – говорит залдара. – Мое племя проводит узников на земли кочевников. Я собиралась вести их сама, но…
Она оглядывается на Дарина, и я все понимаю. Афия не хотела оставлять его одного, потому что не знала, вернусь ли я. Я торопливо рассказываю им о засаде Кровавого Сорокопута и о том, как исчез Элиас.
