слышится пение.
Это джинны. Однако же их роща находится в милях отсюда. Как они могут докричаться до нас через такое большое расстояние?
– Заткнитесь, – рявкаю я. И думаю о шепотках, которые слышал за миг до исчезновения Князя Тьмы. Я не сомневаюсь, это он повелевает своими родичами, огненными чудовищами. Он отдает им приказы. Джинны хохочут.
«Мы – могущественный народ, жалкий смертный. Ты не сможешь заменить собой Шэву. Ты не сможешь стать Ловцом Душ».
Я не обращаю на них внимания, надеясь, что в конце концов они сами заткнутся. Хотелось бы знать, издевались ли они так же над Шэвой? Преследовали ее своими голосами? Может, она мне просто ничего не говорила?
Грудь разрывается от боли при одной мысли о Ловце Душ… А как же все остальные? Тристас… Деметриус… Линдер… Кровавый Сорокопут… Мой дед… Неужели все, кто имеет несчастье сблизиться со мной, обречены страдать?
Дарин дрожит, сжимая зубы под натиском призраков. Лицо Лайи посерело, хотя она идет терпеливо, без единой жалобы.
В конце концов они сдадутся. Но ты это выдержишь! Любви здесь не место.
Ладонь Лайи в моей руке кажется такой маленькой и холодной. У нее отчаянно бьется пульс – напоминание о смертности. Так или иначе, она умрет. Даже если вынесет все испытания и проживет долгую жизнь. Все эти годы – ничто по сравнению с вечностью Ловца Душ. Она умрет, а я останусь, с течением времени теряя все человеческое.
– То самое место, – говорит Лайя, указывая вперед. Деревья расступаются, образуя поляну. Я вижу дом, в котором Дарин восстанавливался после побега из Кауфа много месяцев назад.
Когда мы подходим к границе леса, я отпускаю брата и сестру. Дарин крепко обнимает меня.
– Не знаю, как тебя и благодарить… – начинает он, но я его прерываю:
– Останься в живых, это лучшая благодарность. У меня тут достаточно проблем. Не хочу возиться с твоим призраком.
Дарин отвечает на мою шутку улыбкой. Потом, оглянувшись на сестру, благоразумно устремляется к дому.
Лайя сжимает руки, не глядя на меня. Ее коса, как всегда, растрепалась, волосы выбились наружу и рассыпались по плечам тугими кольцами. Я не могу удержаться и протягиваю руку, чтобы коснуться одного локона.
– У меня… есть кое-что для тебя, – я вытаскиваю сверток и вынимаю из него деревянную вещицу. – Вещь не закончена, резьба грубовата, но все же… Ты иногда невольно ищешь рукой свой прежний браслет, – внезапно я смущаюсь, чувствую себя смешным. Зачем я пытаюсь ей вручить это уродство? Выглядит, как поделка шестилетнего ребенка. – Он немного не закончен, но я… мне казалось…
– Он – само совершенство, – она берет браслет у меня из рук, задевая мои пальцы. Небеса, ее прикосновение… Десять тысяч преисподних… Я с трудом выравниваю дыхание и пытаюсь справиться с желанием, пульсирующим у меня в крови. Она надевает браслет на руку, и это знакомое движение – как она берется за запястье – странным образом успокаивает меня. – Спасибо тебе.
– Осторожней там, в Адисе, – говорю я, нарочно переходя к практическим вопросам. Это немного отвлекает от боли в груди, из которой будто бы вырезали сердце, и теперь жгут на медленном огне. – Мореходы могут запомнить тебя в лицо, и если им станет известно, на что способен Дарин…
Я вижу ее улыбку и понимаю, что, как дурак, говорю ей прописные истины.
– Я думала, у нас будет больше времени, – говорит она. – Думала, мы найдем способ освободить тебя. Надеялась, что Шэва освободит тебя от обета или…
