– Значит, вам рассказывали сказку? – спросил Джон, когда мы все тронулись к дому.
– Да, и очень-очень хорошую сказку! – восторженно вскричал мальчуган. – Дядя Иеремия тоже рассказывал нам сказки; но то была поэзия, и его сказки сравнить нельзя со сказками мисс Воррендер. У ней есть одна, в которой являются слоны.
– И тигры, и золото, – перебила девочка.
– Да, и там ведут войну и дерутся, и король сигар…
– Сипаев, друг мой, – поправила гувернантка.
– А еще есть там рассеянные племена, узнающие друг друга посредством сигналов; и человек, убитый в лесу. О, она знает великолепные сказки. Попросите – она и вам расскажет сказку, кузен Джон.
– А в самом деле, мисс Воррендер, – сказал мой товарищ, – вы возбудили наше любопытство. Что, если бы вы и нам рассказали про эти чудеса?
– О, мои сказки покажутся вам глупостью, – смеясь, возразила она. – Это только воспоминания из моего прошлого.
В это время нам навстречу показался Копперторн.
– А я искал вас всех! – делано веселым тоном вскричал он. – Время обедать.
– Это мы и без вас могли узнать по часам, – возразил Джон немного резким, как мне показалось, тоном.
– А, вы охотились вместе, я вижу, – продолжал секретарь.
– Не вместе, – возразил я. – Мы повстречали мисс Воррендер с детьми на обратном пути.
– О! Мисс Воррендер пошла вам навстречу, когда вы уходили.
Ехидство тона, каким были произнесены эти слова, возмутило меня, и я воздержался от резкого отпора лишь ввиду присутствия дамы.
Посмотрев случайно на гувернантку, я заметил злобный огонек в ее глазах, обращенных на секретаря, и заключил отсюда, что она разделяет мое негодование. Отсюда нетрудно понять мое изумление, когда около десяти часов вечера того же дня я увидал их обоих прогуливающимися по саду при лунном свете и поглощенными оживленной беседой.
Право, не знаю почему, только это зрелище так взволновало меня, что после нескольких тщетных попыток взяться за занятия я отложил книги в сторону.
Около одиннадцати часов я снова выглянул в окно, но их уж не было. Через несколько минут я услышал шарканье дяди Иеремии и твердую тяжелую походку его секретаря, поднимавшихся по лестнице в свои комнаты, расположенные в верхнем этаже дома.
Джон Терстон никогда не отличался особой наблюдательностью, и я уверен, что за три дня пребывания под кровлей его дяди я узнал о жизни дома больше, чем он за три недели.
Мой приятель был всецело поглощен химией и целые дни проводил за опытами и реакциями, радуясь симпатичному собеседнику, с которым можно потолковать о своих открытиях. Что касается меня, я всегда питал слабость к изучению и анализу человеческой натуры, и я находил много интересного в этом маленьком мирке, жить в котором закинула меня судьба.
Говоря короче, я с таким рвением отдался наблюдениям, что начал серьезно опасаться за успешность моих научных занятий.
Первым моим открытием было то, что истинным хозяином Дункельтвейта был не дядя Иеремия, а секретарь дяди Иеремии.
Профессиональное чутье говорило мне, что страсть старика к поэзии, бывшая вполне безвредной в дни его молодости, превратилась теперь в манию, овладевшую его мозгом и не оставлявшую в нем места никакой посторонней идее.
Копперторн, потакая этой мании и направляя ее согласно своим выгодам, добился того, что во всех других отношениях приобрел над стариком неограниченную власть. Он совершенно бесконтрольно распоряжался всеми финансовыми и хозяйственными делами своего принципала.
