Потом я накормил Цапку.
Он съел три котлеты, четвертую лишь лизнул, а к хлебу не притронулся. По обыкновению склонив голову набок и свесив ухо, он вглядывался в мое лицо, старался поймать взгляд. Он тыкался ко мне в грудь и пытался лизнуть в лицо. Может, он просто не понимал, почему я не ем такую вкусную котлету?
Я пересилил себя и сжевал котлету с сухим хлебом, запив водой из Амура.
Тогда еще можно было пить речную воду, зачерпывая ее кружкой прямо с борта.
Уже совсем стемнело, когда я оттолкнулся от берега.
Я совсем не думал о том, что мир наполнен киномеханиками, директорами школ, Глафирами и прочими предателями. Мир наполнен несправедливостью. Для меня такое понимание мира стало ясным именно в тот вечер. Про маму я старался не думать. Не могла она быть с ними заодно…
Я греб и греб, стараясь равномерно опускать весла в набегающую вдоль борта тяжелую волну. Сначала плоскости весел цепляли длинные водоросли кувшинок, росших у берега. Затем вода зажурчала по бортам. Значит, я выгреб на течение. Здесь штормило. И я не заметил, как наступила ночь.
Лодку швыряло с гребня на гребень. Я оглянулся. Линия огоньков нашей деревни пропала. И я понял – наконец-то мы с Цапкой на фарватере.
Пес заскулил. Наверное, от страха. Он никогда не плавал в лодке по штормовому Амуру. Цапка стал тыкаться ко мне в ноги, стараясь заползти под скамейку. Спрятаться ему мешал мешок с камнями, к которому он был привязан.
Ногою я почувствовал, что Цапке передалась моя дрожь.
Я оставил весла и схватился за горловину мешка.
Это я, Господи!..
Я решил, что утоплюсь вместе со своей собакой.
Второй моток веревки я взял, чтобы привязать к тяжелому мешку с камнями еще и себя. Тянул до последнего – трусил. Не мог представить маминого лица, залитого слезами. Когда нас с Цапкой найдут у Вайдинской косы.
«Просто ухвачусь за Цапку и утонем вместе!» – решил в последний момент.
Быстро перебросить мешок с камнями через борт мешала качка.
Цапка завыл. Потом он зарычал на меня. Он рычал глухо, с перерывами. Лапами он упирался в борт лодки. Наконец мешок все-таки перевалился через борт!
Цапка уже хрипел. Голова его неестественно вывернулась.
Меня трясло так, что я никак не мог нажать кнопку ножа-выкидухи.
Наконец, мне удалось нажать кнопку. Все смешалось в голове.
Я бросился к борту и черканул лезвием по натянутой веревке.
В ту же секунду раздался глухой удар. Лодку перевернуло.
По гребням волн заплясал узкий и длинный луч прожектора.
Наша лодка попала под борт шедшей по фарватеру баржи-самоходки.
Меня накрыло волной.
Я открыл глаза и увидел столбы мелких пузырьков. Я знал, что я тону.
Совсем маленький – пяти или шести лет, я тонул в первый раз. Пришлый пьяный мужик столкнул меня неожиданно с дебаркадера. Помню, как сразу перед глазами возникли мириады пузырьков. Они поднимались вверх, пробивая толщу воды, а я вертикально уходил на дно. Плавал я тогда еле-еле – по-собачьи. Меня спас старший брат Хусаинки Мангаева – Шамиль. Скинув тельняшку, он бросился в воду. Я вцепился в его тело так, что на спине и плечах Шамиля остались следы от моих ногтей.
К пятому классу я уже плавал отлично. На спор с Хусаинкой я вразмашку огибал скалу у Шпиля по стремительному течению.
Сейчас я тонул потому, что меня захлестывало тяжелой волной.
В очередной раз выскочив, как пробка, на поверхность, я увидел Цапку. Он кружил возле.
Прожектор с баржи-самоходки удерживал нас в ярком, слепящем глаза луче. Я рванулся к собаке. Мы, уже вместе, вновь пошли ко дну. Обеими руками я прижимал к себе тело пса. Цапка отбивался от меня лапами так, что теперь уже на моем лице и руках оставались глубокие царапины.
