Что тогда?!
Евген-очкарик поглядывал на меня с превосходством. Он действительно был пацан послушный и талантливый. Хотя и жадный. Но кто же знал тогда, что из законченного ботаника он очень скоро превратится в жигана и городского фраера?
Я ел пряники, запивая киселем, не очень аккуратно. В отличие от Жени.
– Блюди себя! – строго говорила бабушка.
– Как это – блюди? – дерзил я.
Матрена серчала.
– Не чавкай, не кроши пряником, полоротый! Не сучи под столом ногами!
Я никогда в жизни и ни от кого больше не слышал такого точного определения – полоротый.
Наверное, Матрена чувствовала суть людей.
Про меня она говорила: «Шебутной! Будешь всю жизнь, как твой папаня, плясать под гармонь и за девками бегать!» Мой отец прекрасно танцевал и даже исполнял в художественной самодеятельности танец-чечетку на сцене. Я сам не видел, но мама рассказывала. Что интересно, в десятом классе бить степ научился и я.
Ревностно относясь к вопросам веры, про другого моего дружка, Хусаинку, то ли чеченца, то ли татарина, она говорила с теплотой в голосе: «Басурманин востроглазый! Одно слово – татарва».
Думаю, Матрена вспоминала те два медовых месяца, проведенных на заимке с моим дедом. Именно дед Хусаинки Айтык Мангаев помог своему дружку Кириллке украсть невесту из богатой семьи баптистов. Украсть, потому что кто же отдаст свою дочку за беглого каторжника, промышляющего извозом и продажей дров? Матрена получила свое женское счастье в лице моего деда, шебутного революционера, командира партизанской баржи. Они плавали по Амуру и постреливали в японских милитаристов-захватчиков. А потом, на пару с тем же Айтычкой, создали рыболовецкую артель «Буря». Хусаинкиного деда Айтыка местные жители, нивхи, звали на свой лад – Айтычка Бангаев.
А может быть, Матрена, принимая семью Мангаевых как некую родню и в то же время строго отмежевываясь от их мусульманской веры – «басурмане!», несла в себе историческую память русского народа, прожившего триста лет бок о бок с татарами? Еще в школе, наверное, где-то в классе восьмом, я засомневался в правдивости версии монголо-татарского ига. Мне показалось, что все было не совсем так, как написано в советских учебниках. Но это отдельная тема.
Чеченцами-полутатарами Мангаевы считались потому, что мать Хусаинки, тетя Зина, была татаркой. И вообще-то ее звали не Зиной, а Зойнаб. Что интересно, родом Зойнаб оказалась тоже из знатного и богатого татарского клана Керимовых. Кирилл Ершов и Айтык Мангаев, кажется, были еще теми революционерами! За классовую справедливость и новую жизнь они, конечно, боролись. Но невест себе нашли богатеньких.
Из детских воспоминаний со временем у меня сложился образ моей бабушки Матрены Максимовны, которая, заставляя меня учить молитвы с помощью постановки на горох, вложила в мое сознание точные истины об ответственности человека.
Столкнувшись с заповедями «не убий», «полюби ближнего», «прощай врага твоего», «не укради» не на страницах Священного Писания, а в жизни, я вспоминал не отца с матерью, а именно свою бабушку, зловредную баптистку Матрену.
Оказалось, что не так-то просто прощать врага твоего и любить ближнего. Не говоря уже о таких практически невыполнимых заповедях, как «не прелюбодействуй».
Я развернулся на дорожном круге – по-английски это называется «round about» – и выехал на мост через Темзу. Вот здесь-то я и увидел его. Огромного и красивого негра с почти фиолетовым лицом и вывернутыми наизнанку розовыми губами.
