Потоптавшись, Павел растерянно оглянулся, не зная, куда податься. Он уже не раз пожалел, что решил съездить в деревню. Чем ближе деревня, тем меньше хотелось видеть её. В такую даль тащился, а для чего, и сам не знал… В душе пустота, ни одна поджилочка не дрогнула, когда вышел на остановке. Деревня как вымерла.
Это раньше можно было в любой дом зайти, и тебя никто не выгонит, а наоборот, накормят-напоят и спать уложат. А теперь на порог не пустят. Мало того, собак спустят, если сунешься без спроса. Наверное, жизнь такая наступила – собачья… И зачем только приехал? Приехал, а внутри пусто. Нет, не пусто, а тяжелый груз стал давить, что зря прикатил.
Какая к чертовой матери родина, ежли здесь и корней-то не осталось! Братья разъехались в разные стороны и носа не кажут в деревню. Вот и получается, что была семья да вся вышла. Даже на кладбище не сходишь. Нет родных могилок-то. Все родственники по бескрайним просторам страны разбросаны… А в родной Васильевке никого. Ни единой души…
Это что ж получается? Павел нахмурился. Выходит, один на белом свете остался? Да ну-у… Он невольно махнул рукой. Есть братья. Пусть в разных городах живут, но всё же есть. И сын живет на Волге-матушке! У него семья. Дети растут. Два сорванца.
А он сидит тут и расстраивается, что один как перст остался на всём белом свете. Ан нет! Вон еще сколько родни, если всех пересчитать, а то, что не общаются… Наверное, жизнь такая стала – необщительная. Каждый своей семьей живет. Мой дом – моя крепость, в которую никого не пустят. И правильно сделают, что не пустят. Советчиков много, а семья одна…
Мотнул головой и сгорбился, пригорюнившись. Недолго просидел, поднялся. Покрутил головой, вспоминая, а потом направился в сторону дальнего холма, на котором виднелся березовый колок, решив по дороге завернуть к родному дому.
Он шагал, поглядывая под ноги. Вздрагивал, когда кидалась под ноги чья-нибудь собачонка, лаяла на него, а потом, повиливая хвостом, трусила следом за ним и отставала, скрывшись на заросшем пустыре.
Редкий гогот гусей, слышно квохтанье кур, протяжные голоса петухов, а вот людских голосов не слышно. Изредка откуда-то издалека донесется голос, а прислушаешься – показалось. Может, ветер балует в покинутых домах, поскрипывая ставнями или посвистывая в пустых оконных проемах, – кто знает.
Деревня словно вымерла. Тишина. А раньше только и раздавались голоса да шум тракторов или машин. А уж на праздник тем более деревня гуляла. У них любили отмечать праздники. Пусть не всей деревней, а небольшими компаниями собирались на берегу речки, если было тепло и начиналось гуляние. Особенно Первомай и День Победы отмечали. Ух, на всю Ивановскую гуляли. С песнями, с плясками!
А бывало, мужики перепьют, до кулаков дело доходило. Но тут же мирились, и глядишь, уже вместе сидят, стопки поднимают. А вечером, когда уставали, над речкою разносились песни. Разные пели: грустные и веселые, старинные и современные.
На улице темно, и в темноте разносились песни, и казалось, словно вся деревня запела. Вышла на берег речки и запела. И слаженно так, душевно. А сейчас… А сейчас тишина, как будто Васильевка вымерла. А может и правда, что вымерла…
Над головой ровный шум берез. Вроде сумрак, но в то же время свет призрачный, зеленоватый. Повсюду оградки, холмики. Где-то кресты видны, а в других местах памятники, а у некоторых вообще ничего не осталось. Лишь холмик напоминает, что здесь чья-то могилка, но пройдет немного времени, и холмик сровняется с землей, и тогда никто не узнает, что в этом месте покоится человек.
