Журнал наблюдений за двадцать лет - страница 47
В то же время у охраны сменился начальник отделения. Им стал Павел Бабочкин. Он начал работать совсем недавно. Когда-то его выгнали из органов за некую провинность, а примерно полгода назад от описанных событий-восстановили и направили работать на «спец». Нрава был он весёлого и общительного. Таким образом, новое назначение всеми было одобрено.
После назначения командиром отделения, Павел принялся рьяно за работу и решил навести нужный ему порядок. И тут его как подменили. Улыбчивый и открытый мужичок сразу стал властным и злобным. Его подчинённые особо не реагировали на новоявленного сумасброда и большую часть времени по-прежнему проводили за карточными баталиями, поэтому Бабочкин решил простереть свою власть на более слабых. То есть на меня.
Новый начальник вдруг озаботился возможным побегом кого-то из больных. Побегов не было уже много лет и вдруг Павел решил, что именно в его руководство он может состояться и ему необходимо принять безотлагательные меры. Слабым звеном нашей пенитенциарной системы он определил окна. Вообще-то они были со встроенными решётками из арматуры. И перепилить такую арматуру пока не мог никто. Поддавалась она только газосварке и появившимися в широкой продаже «болгаркам». С двух сторон окно снабжалось застеклёнными рамами, которые всегда снимали на жаркое время года. Иначе – в отсутствии вентиляции нахождение в палатах являлось сущим адом для пациентов. Проблем с окнами не возникало. Больным легче было прокопать под землёй тоннель, нежели пытаться пилить высокоуглеродистую закалённую сталь. Но почему-то именно окна сильно забеспокоили Бабочкина.
Однажды утром он подошёл ко мне и распорядился: в обязательном порядке после семи вечера рамы ставить на место. Каждый день. Утром-можно снять, а вечером-ставить. Эту идею я счёл совершенно идиотской и прямо об этом заявил. Тогда Бабочкин пошёл к Полушкину и высказал ему своё требование. Полушкин при любой ситуации, всегда занимал сторону охраны и строго приказал мне слушаться распоряжений начальника охраны. Теперь-у меня возникли проблемы. Уходил с работы я в четвёртом часу дня, когда был зной. Ставить рамы в это время было небезопасно: больные открыто угрожали мне расправой, что у начальства вызывало только насмешки. По мнению самого Бабочкина, я должен был в такой ситуации ежедневно вечером приходить на работу и делать, что мне велят. У меня было ощущение, что мне запретили справлять нужду, расстегая штаны. И теперь ходить везде я должен был исключительно в обгаженных штанах и никак иначе. Не было никого из начальства, кто вошёл в моё положение. Я как мог игнорировал эту дурь, но жёсткие разносы на пятиминутках понуждали меня искать какой-то выход. И он нашёлся. Мне нужно поблагодарить дежурных медбратьев – Лужина и Геру Гурина, Константина Хоменко и других. Они вечером брали молодого уборщика по прозвищу «Огурец», и он выполнял за меня прихоть охранника-самодура. Получалось не всякий день, но в целом проблема как-то решилась.
Продолжалось всё это месяц или два. Закончился он довольно драматично. Как-то вечером, до 21 часа больные гуляли, как всегда, во дворике и ровно в девять их завели по палатам. Зашли в тот день не все. Совсем молодой цыганёнок по фамилии Маевский ловко спрятался за стоящими про запас ненужными койками в проходе между двориком и коридором. На ночь ему была назначена таблетка феназепама, но он её не принимал. Мария Алексеевна, назначивши препарат, забирала транквилизатор для каких-то своих целей, и Гера (а именно его была смена) заботливо отнёс учётную таблетку в кабинет врачей. Дежурила в ту ночь именно Алексеевна. Больных в то время не пересчитывали вопреки инструкции и отсутствие Маевского никто из персонала не заметил, раздача лекарств прошла штатно. Сам Маевский тихо сидел в своём укрытии и терпеливо дожидался того момента, когда вся смена уйдёт пить чай, а у больных с гомосексуальными наклонностями начнётся время для зажигательных игрищ. Уличив удобный момент, злоумышленник выбежал в прогулочный дворик, взобрался по решётке и, подняв верхнюю клеть (которая не была приварена), вылез наружу и забравшись на крышу быстро убежал по ней к заднему двору. Один ловкий прыжок вниз, и – почти свободен. Побег удался.