Для меня литературная жизнь стала неожиданной. Я приехал из Сибири – по климатическому несчастью, врачи отправили – и вот, живу здесь уже 60 лет. Приехал в Краснодар поступать в институт с одним чемоданом – глуховатый, скромный, одинокий. И мог не поступить! Двадцать пять баллов проходных было, а я набрал двадцать три. Причем по сочинению получил не «пять», а «четыре».
Я тогда очень любил Шолохова. И решил: если меня в институт не возьмут, я поеду в Вешенскую к Шолохову, попрошусь к нему, спрошу: «Что мне делать? Я хотел быть артистом – не стал, в институт не поступил. Устройте меня в какой-нибудь колхоз, что ли…» Я хотел жить на Дону из-за того, что очень любил «Тихий Дон» и «Поднятую целину». Шолохов для меня был всем.
Но я поступил. Я учился и читал. Любил читать Паустовского, Андрея Платонова, Хемингуэя. Потом Есенина. «К Есенину» поехал на втором курсе – заработал в пионерском лагере деньги, не поехал к матери в Новосибирск, а отправился в Константиново. Есенина тогда почти не печатали. Сначала «Правда» о нем заговорила, затем в «Литературной газете» появилась публикация – это был последний удар по мне.
Константиново тогда было совершенно патриархальной, колхозной деревней. Тихо, никаких туристов. Один только дом его стоял – вроде музей, вроде не музей; закрыт. Я написал об этой поездке дважды, и сейчас хочу. В «Одиноких вечерах в Пересыпи» собираюсь написать главу еще раз о том же, потому что не передал, быть может, самого главного – одинокой тоски и любви – и к Руси великой, и к поэзии Есенина.
Я совершенно не думал быть писателем. Поехал работать учителем под Варениковскую, затем под Анапу. И там я встретил народ. Народ дает нам все, учтите, дети! Народ, человек, его жизнь, в которые вы должны быть влюблены, – без любви нельзя ничего писать. Даже когда вы будете критические вещи создавать, вами будет двигать любовь к жизни, исходить вы будете из того, что жизнь надо защитить и облагородить, удержать что-то в ней.
Когда я встретил брянских стариков, они меня так очаровали, что я написал первый рассказ «Брянские». Я ничего не писал в жизни до этого! И сам Твардовский сказал мне тогда: «Какой хороший рассказ ты написал!» Но это не я написал. Это они, брянские, своей рукой, душой, и Господь Бог мною водил.
Если бы Казаков меня не подхватил в «Новый мир» – я был настолько робкий – я бы, наверное, не продолжил литературный путь. Но как-то все случилось удачно. Если в одном месте отказывали – брали в другом. «Новый мир» не взял «Люблю тебя светло» – взял Викулов в «Наш современник». «Молодая гвардия» по некоторым соображениям не взяла «Чалдонок» – напечатала «Литературная Россия».
Все, что случилось со мной, думаю, связано с тем, что я очень любил литературу русскую. Писатели любимые (Шолохов, например) становились для меня спутниками жизни. Благодаря им я был предан правде и очень любил народную толщу, существо жизни народной. С этого началось мое творчество. Если бы я этого не исповедовал, я бы ничего не написал. Вообще я бы без литературы не существовал. Литература стала моей судьбой и спасением. Так и для вас что-то – журналистика, может быть, – должно стать спасением, если вы будете добросовестно и с любовью, прежде всего к письменности, которой сейчас учитесь, служить этому. Карьера, деньги, успех – все это временное. Затем падение будет неизбежное. А вот эта любовь ваша определит все. Сейчас, когда так тяжело нашему Отечеству, особенно важны в самой атмосфере нашего общества любовь, сочувствие, сострадание, милосердие, и ваше перо должно все это писать.
