– Ты где сейчас?
– У себя. Это в двух кварталах от Алены Павловны.
– Знаю. Машина есть?
– Есть.
– Подъезжай сейчас, как ты говоришь, к Алене Павловне. Брякнешь по этому номеру – я выйду. В машине и потолкуем.
Подъехав, Лёша дважды нажал на кнопку, оживил связь.
– Иду! – коротко и раздраженно бросили оттуда. – Ты на чем?
– Старенький «Опель». Синий, – прибавил Алексей после заминки – торопливо, чтобы успеть, пока там не отключились. – И немытый.
На ступени у входа, где по случаю ремонта стояли заляпанные дощатые козлы, выскочил сухопарый коротышка в обтягивающей тесной одежде, резко не походящей на то, что носил Лёша. Быстрым взглядом с первой попытки угодил в Алексея и выставил палец, спрашивая: ты?
Лёша кивнул и потянулся к дверце пассажира, чтобы приоткрыть.
Высоким ботинком из крокодиловой кожи коротышка, брезгливо мигнув щекой, ступил на затоптанный коврик, уселся. Машинально закрывая за собой, глазами нацелился в глаза Алексея и смотрел не мигая, как смотрят боксеры перед боем.
Неожиданная тяжесть этого взгляда заставила Лёшу потерять из виду, что собеседник щупл и невелик ростом. Оставаясь на месте, атакующие глаза словно бы приближались, прокалывая зрачки Алёши, и он, Алёша, желая не спасовать, но и не имея охоты бодаться, посмотрел в ответ открыто и беззлобно. И атакующий натиск соперника провалился, как проваливаются те же боксеры, вложившись в удар, который не попал по цели.
– Как ты меня вычислил? – с нотами допроса начал пришедший.– Сёма растрепал?
Сёмой, было понятно, он назвал риелтора, и Алексей, чистосердечно ответив движением лица, что нет, успел подумать, как опрометчиво не приготовился к такому вопросу. Впрочем, кто-то другой в нем, находчивый и не расположенный с оглядкой взвешивать каждое слово, заметил не без лукавой таинственности:
– Ну мы же все у родины переписаны… И Алена Павловна ничем не хуже прочих.
– Далась тебе эта Алена Павловна! Всю жизнь копытим, копытим. И – на жен, на жен. Сами под Богом ходим, на нас не запишешь. Тебе еще не приходилось из собственной благоверной, которая ни палец о палец, делать миллионершу? Нет? Везунчик! – раздражение в собеседнике, как дрова, которые шевельнули, вспыхнуло ярче, и он, снова напирая взглядом, произнес, прервав самого себя:
– Короче! Что ты мне хотел сказать без посредника?
Лёша продумывал, как поведет разговор, но заготовка, казавшаяся толковой в замысле, озвучилась до того вычурно, что он почувствовал, как краснеет.
– Я не хочу быть бревном на пути прогресса. И сразу сказал, что готов меняться на равное помещение. Но такое стоит сейчас триста тысяч.
– Так, – оживился пришедший, явно расположенный здесь и сейчас завершить сделку. – Ты хочешь триста, я предлагал двести, давай ни мне, ни тебе: двести пятьдесят!
– Но ты уже предлагал через Семена Борисовича двести пятьдесят…
– Да?
– Да.
– Ладно, предлагал так предлагал. Тогда от этой цифири метим на другую: ни нашим, ни вашим, двести семьдесят пять!
В резкости последних слов Лёша почувствовал предел, за которым всё может сломаться. Он, собственно, готов был согласиться и на двести пятьдесят, и возразил вовсе не для того, чтобы переместиться в торге еще на шаг в свою пользу, а просто уточняя, как было на самом деле.
– Хорошо, – ответил Лёша. – Хотя, честно сказать, ума не приложу, куда перебираться.
– Ты это серьезно или только так – чтобы не промолчать?
