Но поскольку для разрушения «старого мира» требовалось и оправдывалось насилие, то и в отборе советской «элиты» этот критерий стал превалировать: она заполнялась садистами-мстителями за черту оседлости, а также «отморозками» из «социально близкого» преступного мира («грабь награбленное!») и тех спецов-попутчиков из старой элиты, чья совесть не противилась геноциду русского народа. Они сознательно глушили в себе голос совести, иначе работать в своей профессии было бы невозможно. Прежняя необходимость всестороннего воспитания государственной элиты была заменена отбором по простому принципу, который сформулировал поэт Багрицкий: «если он скажет солгать, – солги. / И если скажет убить, – убей»… Причем именно русская традиционная элита пострадала от большевиков более всего, поскольку она оказала наибольшее сопротивление новой власти: поэтому превентивно истреблялись целые социальные категории, называемые «нетрудовыми», в том числе духовенство как идеологический общий знаменатель прежней элиты.
– А как происходил слом элит на нерусских национальных окраинах разрушенной империи? Можно ли сказать, что там он носил качественно иной характер? И в чем, по-Вашему, принципиальные отличия в политике РИ и СССР по отношению к малым народам – в плане взаимодействия центральной и местных элит?
– В дореволюционной России имперская власть не посягала на традиции, религии и права элиты малых народов, и их представители входили в имперскую элиту по своим личным заслугам. Русский народ всеми уважался как державообразующий и несший основное государственное бремя, хотя сами русские дворяне по происхождению тоже часто имели самые разные национальные корни, например, было издавна много татарских и немецких, но они уже считали себя русскими.
Конечно, в европейской части империи национальные элиты, глядя на Запад и не будучи православными, давно честолюбиво стремились к либеральным «свободам» и независимости, что после революции и произошло в Польше и Финляндии. А также довольно искусственно в Прибалтике в договорах о мире с большевиками и при поддержке Антанты. Население Украины не считало себя отдельным от русских народом, и потому ее поверхностная честолюбивая интеллигенция даже в условиях тогдашнего хаоса не смогла стать новой национальной элитой вместо русской. Таковой ее вскоре сделали большевики для ослабления и расчленения русского народа, в котором видели главную опасность своей власти.
По той же причине большевики заигрывали с национальными окраинами в Азии и на Кавказе, привлекая там знать на свою сторону в войне против «черносотенного» русского народа как «угнетателя» в царской «тюрьме народов». Поэтому нацменьшинствам не только щедро прирезали русские земли, но и насаждали русофобскую историографию, превращая местных бандитов и разбойников в национальных героев (поныне в РФ звучат славные имена типа Салавата Юлаева, и никого это не коробит). Из «трудового народа» искусственно пестовали национальную интеллигенцию, которую трудно назвать национальной элитой уже хотя бы из-за обязательного атеизма и интернационального марксизма. То есть большевики там тоже разрушали «старый мир» с его патриархальной иерархией, заменяя ее партийной.
Выходцы из нацменьшинств поощрялись и в структурах общесоюзной власти. Бухарин говорил на XII съезде компартии (1923), что русский народ необходимо поставить «в положение, более низкое по сравнению с другими, только этой ценой мы сможем купить себе настоящее доверие прежде угнетённых наций». Сохранившиеся остатки русской элиты «нетрудового происхождения» были превращены в людей второго сорта, в «лишенцев», которые более всего пополняли и число репрессируемых «врагов народа». Даже данные советской статистики свидетельствуют о том, что в 1930-е годы русские, составляя большинство населения СССР, были непропорционально мало представлены в числе лиц с высшим образованием, управленцев, в науке, культуре – то есть в советской элите.
