Немногочисленные товарищи Ауринга по игре очень скоро его возненавидели: Ауринг любил побеждать, и особенно любил показательно громить врагов, хохоча, глумясь и впоследствии всячески припоминая им поражения. Сам он поначалу тоже нередко проигрывал, но его это совсем не смущало. Ауринг схватывал на лету и совершенствовался устрашающими темпами.
Ему здорово играло на руку, что ребята не любили первыми признаваться в «выходе за пределы» – а выходили они гораздо раньше Ауринга, он это видел. И он выстраивал себе выигрышный расклад сил, пока они совершали глупые, невыгодные ходы наудачу – в уверенности, что он точно так же уже ничего не понимает и просто не хочет признать «финиш». Позже Ауринг встречал таких глупцов среди взрослых – те, правда, предпочитали играть не до своего «предела», а до какой-нибудь заранее оговоренной черты, но все равно успевали сами себе испортить позицию.
Очень скоро у него в окружении не осталось соперников, кроме деда, который еще долго был непобежденным. Не сразу Ауринг смог достичь его уровня игры: изучить его, выжать, высосать все, что можно, и двинуться дальше.
В подростковые годы он разработал несколько сокрушительных тактик, с помощью которых мог нанести шокирующее поражение незнакомцу в первой же игре; многих возможных товарищей он распугал таким образом. От тоски он играл сам с собой, добираясь до пределов понимания и пытаясь разобраться, как складываются силы дальше, на более высоких уровнях.
Со временем его увлекло построение чисто гипотетических партий, его заворожило изучение возможностей Игры, однако противника не хватало – он не мог обмануть сам себя хитрым отвлекающим маневром, не мог поймать в тонкую сеть искусно расставленной ловушки. Он любил придумывать, прорабатывать и отшлифовывать эти ловушки, но ловить в них следовало кого-то другого. Хорошо было бы, думал он иной раз, сыграть с самим собой – только чтобы я не знал, что задумал другой я. Ауринг мечтал найти соперника себе под стать, такого, чтобы тот мог сопротивляться достойно, а то, глядишь, и подловить в ответ.
В отсутствии реальных противников Ауринг углубился в изучение старинных классических партий, представленных на гобеленах и в книгах, которыми снабдил его дед. Некоторые из них он вдумчиво разыгрывал на светящейся доске и восхищался ими, как трудно добытыми сокровищами. Постепенно ему стало совершенно ясно, что Игра – это лучшая часть мира, и лучшее, что он может сделать со своей жизнью, – это полностью отдать ее Игре.
Когда подошла пора жениться, Ауринг принес семье немало горя, отвергая все предложения. Он осыпал невест насмешками, твердо решив посвятить себя совершенствованию в Игре и сделаться величайшим Мастером, почетным хранителем в Запретном храме. Принудить его силой родители не могли, оставалось подыскать подходящую девушку хитростью.
В дни визита очередных сватов Ауринг старался сбежать из гостевых залов в хранилища и коридоры, где на стенах висели гобелены с классическими партиями древних эпох. Всякая законченная партия выглядела со стороны как абстрактная картина со множеством пересекающихся разноцветных кругов на игровом поле – по-своему даже красивая; наметанный глаз игрока легко выхватывал в них фигуры и группы сил. Игрок всегда мог с одного взгляда отличить настоящую партию от художественной подделки. Партиями было принято любоваться, как произведениями искусства, даже не зная правил; Ауринг же наслаждался ими вдвойне, читая вытканные по бортам записи ходов.
