Читать онлайн Литературно-художественный журнал - Журнал «Юность» №03/2024

Поэзия

Дмитрий Воденников

Поэт и эссеист. Родился в 1968 году в Москве. Окончил филологический факультет Московского государственного педагогического института. В 2007 году в рамках фестиваля «Территория» избран королем поэтов. Издано 14 книг стихов и эссе. Ведет на «Радио Культура» программу «Поэтический минимум». Автор колонок в изданиях «Стори», «Литературная газета», «Совлит» и др.

Маленькая зима помнит всё

* * *

Оказывается, императрица Елизавета Петровна

однажды на балу, увидев у фрейлины Лопухиной

такую же розу в прическе,

заставила виноватую встать на колени,

срезала преступную розу с прядью волос,

еще и два раза Лопухину ударила.

Какая же ты дура, Лиза.

Меняется запах с возрастом,

роза уже пахнет не так,

волосы пахнут не так, подмышки,

и только долгая злая память

лежит черновиком на подоконнике

и пахнет свежевысушенным розмарином.

Только вряд ли в восемнадцатом веке в России

на кухне использовали розмарин.

Только представить себе: никогда не одна,

рядом всегда какие-то условные мы.

И тоже, наверно, сходила с ума от зимы,

и тоже, наверно, сходила с ума зима.

И вот в середине одной из этих бескрайних зим

край все-таки наступил и горлом пошла она,

смертная, старческая, не голубая

в три часа пополудни пятого января.

И бедная Лиза-старушка туда поплыла,

ничего в этой смерти не понимая.

У меня на кухне растет розмарин,

кто-то принес в горшочке, вот и растет,

прижился, прибился одной бесконечной зимой,

рассказывает мне на своем лекарственном языке свои лживые детские сказки:

дескать, когда-то, когда Святое семейство держало свой путь в Египет,

Дева Мария положила младенца Иисуса на камни,

под скромный такой кустарник в белых цветочках.

Это и был розмарин,

только другого цвета.

И вдруг белый цвет превратился в небесный.

Злая память не может пахнуть высушенным розмарином.

Только добрая память пахнет камфорой и сосною.

* * *

Два только раза, оказывается, плакал Наполеон,

когда уже был императором,

оба раза по своим генералам.

А в детстве, наверно, вообще не плакал,

только мучил двух братьев,

одного бил, другого кусал,

и всегда успевал первым наябедничать матери,

так что наказывали искусанного и побитого,

в общем, та еще сволочь была.

Битый небитого везет.

Два раза отрекался Наполеон от престола,

в последний раз в пользу сына: бедный ребенок,

ведь если ты взрослый,

но закроешь глаза и сложишь ладони,

как будто ты молишься или молишь,

то эти ладони в прыгающей темноте покажутся тебе детскими.

Я закрыл глаза, сложил ладони,

они оказались дитячьими:

там небитый небитого на руках несет,

там цыплячий бисер цыпленка зовет,

тот клюет его, как с голодного края, клюет.

А мама у цыпленка лиса сверхтревожная,

говорит: не жадничай, клюй осторожно,

а то будешь желудком опять болеть,

за живот, крылышкуя, хвататься.

А цыпленок ей (или я) в ответ:

Не хочу открывать глаза, не хочу сюда просыпаться.

* * *

Я вообще тебе никто,

имя мое никак.

Я пустое пальто,

плывущее через мрак.

Я вернусь домой,

я сниму штаны.

Там пустяк пустой

зимней пустоты.

Пустота берет

ручку в пустоте,

пишет пустота

знаки на листе.

Жил да был пример

про пустячных пчел.

Я тебя решил

и теперь ушел.

* * *

Анна Ахматова однажды сказала,

когда выходила ее послеопальная книга,

сильно почиканная советской цензурой,

так, что остались там только рожки да ножки, пейзажные зарисовки:

«Что сможет сказать про меня современный читатель?

Эта дама очень любила гулять».

Когда мои сны

собираются в книгу,

я листаю ее, смотрю,

там написано «спал», тут написано «сплю»,

тут написано «не просыпаясь», тут написано «сон»,

думаю: «Что скажет про меня современный читатель?»

Современный читатель все это современно читает,

решает:

«Этот человек средних лет

очень любил поспать».

Но я не люблю.

Я люблю видеть синие улицы,

я любил кого-то из вас,

я любил неожиданный удар повторяющейся шутки

(есть шутки, которые бывают смешными только на третий раз).

Я люблю рифму на «-ать» и «-ться».

Умирать, воскресать, прощаться.

А еще я люблю этой неожиданный вывих солнечного воздуха,

когда дым плывет по нему,

когда

на фотографии вдруг выпрыгивает синяя точка,

очевидный оптический брак,

как неверный пароль к рутубу, который ты десять лет назад потерял,

а там остались видео прежнего счастья,

которые ты бы хотел безвозвратно стереть

(дурак, это и было твое безвозвратное счастье),

все это блямкает, лепечет, плачет, струится,

потом костенеет, стареет, как придуманный старый орел и орлица,

про которых говорят,

что, когда им исполняется сорок лет,

клюв их становится слишком длинным и слишком тяжелым,

а когти на лапах дубеют и отрастают

(ими трудно когтить добычу),

а перья давно уже превратились в кольчугу,

в ней невозможно дышать и в ней невозможно взлететь.

Тогда орел от всего этого избавляется:

сбивает о камни свой клюв, вырывает когти и перья.

И так живет где-то в труднодоступных местах,

пока все не вырастет заново.

Потом оказалось, что это всего лишь легенда,

псевдонаучная чушь.

«Но я ее запомнила, – жизнь говорит, —

она может быть Вам интересна».

* * *

И будет только снег, и снег, и снег

на всех дорогах и на всех путях,

и будет только снег, и бог, и свет

во всех немых и вымерших сетях.

Ни фейка, ни упавшего в себя —

не что-то сложное, а что-нибудь простое —

и не доставленное я́бет ю́лбюл я,

и неотправленное слово золотое.

И если жизнь без зашуми пуста,

как у инсультника, в пустыне самознайства,

аще устыны ир, ни ы ни а,

и аже ога ету. Догадайся.

* * *

В общем, она уже догадалась.

И вот

старая Елизавета стягивает с себя старую Елизавету,

два клюва, двухглавую маску, роняет скипетр и державу

из худеющих кошкиных рук,

становится молодой,

потом закрывает глаза, подносит ладони одну к другой,

и они превращаются в маленькие ладошки.

Крошечная Лизетт помнит, как называл ее папа,

как много зла она потом, выросшая, причинила, —

крошечная Лизетт вообще ничего никому не забыла,

маленькая Лизетт, как Вселенная, помнит все.

Поэтому она садится на́ пол рядом с механическим голландским

золоченным цыпленком,

достает из кармашка недавно найденный от него потерянный ключ,

заводит цыпленка,

тот дергано наклоняется, пьет ненастоящую воду,

и она говорит ему:

«Милый мой цыпленок,

победи,

не заступай за край, дождись,

доживи жизнь.

И за воду эту мою, милый цыпленок,

потом по-немецки, по-русски, по-гречески, да хоть на фарси,

по-цыплячьи хотя бы —

зиме за меня помолись».

январь – 1 февраля 2024 года

Татьяна Стоянова

Поэт, куратор литературных проектов. С 2015 года занимается продвижением современной русской литературы в издательстве «Редакция Елены Шубиной». Автор сборников стихотворений «Матрешка» (2019), «Контур тела» (2023). Финалист и лауреат поэтических конкурсов и премий. Стихи переведены на турецкий и болгарский языки.

Стихи вне циклов

ОКНО

оранжевая краска на деревянном окне

со временем выцветает до коричневой

впитывает в себя молдавское солнце

и становится похожей на высохшее

в жаркое лето невспаханное поле

я мою окна в доме своего детства

каждую ночь во сне

но никак не могу до конца стереть

черноту из глубины этих трещин

открываю глаза и вынимаю занозы

из своих онемевших от усталости пальцев

они стали слишком похожи на бабушкины

такие же коричневые

от времени и солнца

22 июля 2023 года

ПЕРЕУЧЕТ

не вовлекай меня

господи

в ад твой и рай

вон там игрушка

не сломана

с ней играй

только меня

пожалуйста

не выбирай

эти коробки

из детского

сада зла

я на себе

не вывезла

хоть везла

девушки

больше нет

как ее весла

кру́гом теперь

и время

и голова

я нахожу дорогу

к себе

едва

где в никуда

билеты

мне дайте

два

здесь уже все

на пе-ре-у-чет

закрыто

если уж буквы

латинского алфавита

только

viva la vita

la dolce vita

3 марта 2023 года

ПРИЗРАКИ

Прости мне все:

расстрельные листы,

дорогу на костях

и мост над Нарвой.

За этот стол

опять расселись

лярвы.

Чем будешь их

кормить сегодня ты?

Прости мне все:

могилы без имен,

по кругу бег,

распад земного рая.

Свой след

несут на всем,

не вымирая,

живые привидения

времен.

Прости мне все:

наш с призраками дом

всегда открыт

любым ветрам

и бурям.

И даже если

ладаном окурим,

то этих духов

вряд ли изживем.

Прости мне все:

но эту злую силу

ослабить можно,

только говоря,

что виноваты

в ней – и ты, и я.

Но я давно за все

тебя простила.

30 апреля 2022 года

В ПАЛАТЕ

чего вы хотите?

спросила я

жить

этого мне хватит

сказал он

и улыбнулся

через силу

рана требовала

перевязки

еще не заживала

еще не было ясно

когда затянется

я сидела

у его постели

в больничной палате

и пела

про себя

колыбельную песню

о сонных пчелках

никто не слышал

что на самом деле

мы убаюкивали

друг друга

в ту беззвездную ночь

я его

своей

неслышной песней

о радости

он меня

своей

неловкой улыбкой

рожденной из

из самого сердца

незаживающей

боли

28 июля 2023 года

ЧЕТКИ

Перебирать, как четки, дни, где были мы совсем одни, как в том раю Адам и Ева – в тени от жизненного древа.

Перебирать, как четки, сны, где были мы среди войны еще укрыты от обстрела, как слово – в пустоте пробела.

Перебирать, как четки, стих, где голос мой почти затих, и там кричит подбитой птицей – война, с которой нам – сродниться.

9 июня 2023 года

ОПИСИ

Вот составляешь ты

опись друзей.

Этим ты больше

не будешь своей.

Те отменили

тебя навсегда.

Тут призывают

к ответу:

«Ты – да?

Или ты нет,

может быть?»

Там молчат.

Где-то берут тебя

под патронат,

на карандаш

или под козырек.

Кто-то стал близок,

хотя был далек.

Кто-то оставил

тебя здесь одну.

Выбрал другую

вину и страну.

С кем-то

встречаетесь

вы за столом,

чтоб говорить —

не о том, не о том…

С кем-то на кухне

поминки, запой.

С кем-то идешь,

как на митинг,

домой.

С кем-то смеешься,

неся ерунду,

и забываешь

про эту вражду.

И забываешь,

и ладно.

Потом

описи все

мы сожжем.

Ведь сожжем?

22 марта 2022 года

ПИСЬМО

Я не закончилась вместе с твоей Россией.

Я еще здесь для тебя каждый день берегу

мамино сердце, ты знаешь, опять аритмия.

Спать по ночам перестали мы. Вот к четвергу,

может, достану лекарства, пустеют аптеки.

Врач наш живет где-то там по соседству с тобой.

Но мы еще как-то держимся, хоть ипотека.

Мы не закончились вместе с ушедшей весной.

Мы для тебя ведь оттуда одними цветами

все перемазаны (лишь бы не черным был цвет).

А я не знаю, чем завтра лечение мамы

мне оплатить, уже, кажется, больше сил нет.

Нет, я не жалуюсь, там ведь тебе же не проще.

Там ведь свои огорчения, беды, долги.

Но ты представить не можешь, какие здесь ночи,

как они кратки и как бесконечно долги.

4 июня 2022 года

УЗЕЛ

Я теперь собираю волосы

на затылке тугим узлом.

Ни за кем не иду в потоке

и не двигаюсь напролом.

Раздаю все долги бегущим

и пытаюсь мирить друзей.

Только это как будто гибнуть

на расстреле меж двух огней.

Только это как будто —

мысли все благие собрав подряд,

по дорожке кривой с котомкой

добровольно спуститься в ад.

Я теперь не снимаю крестик

даже в душе, как будто мне

он поможет облегчить душу,

не сгореть в нутряном огне.

Но однажды, однажды, знаю,

здесь наступит момент такой,

что креститься смогу я только

ампутированной рукой.

30 июля 2022 года

РУКИ

я пересчитываю по пальцам

всех кого потеряла

всех кто меня бросил

чтобы спасти себя

чтобы убить себя

чтобы убить других

чтобы уйти в землю

и больше не вернуться

я пересчитываю их

и мне не хватает

пальцев одной руки

всех рук богини лакшми

раньше они были частью меня

чтобы успеть всех обнять

за всеми присмотреть

обо всех позаботиться

всех любить

теперь им ни до кого

не дотянуться

отсохли

отпали от тела

за ненадобностью

стали отдельными

я уже много ночей

лежу с ними в постели

как с собственным трупом

и привыкаю к этой

инвалидности

вчера вынесла их из дома

и закопала в землю

может однажды

Вперед

Читать онлайн Литературно-художественный журнал - Журнал «Юность» №03/2024

Похожие книги