Журнал «Юность» №04/2020 - страница 4

«У меня есть брошь из Белграда…»

У меня есть брошь из Белграда.

Я броши рада.

И она мне рада.

Мама охает: «Пятьдесят ойро,

вот оно тебе надо?

Собираешь безделки со всей земли!

Купить бы лучше риса и гречки,

а не брошь, оставшуюся после мертвой девочки».

Мама, она живая,

в ней чернота воды Дуная

и бомбежка Белграда,

в ней человек с мишенью над головою:

«Стреляй в меня!»

Брошь – серебро и оникс.

Бомбежка Белграда – забытый комикс,

словно и не было ничего.

Но посмотришь в черную брошь, как зеркало,

и увидишь серба,

который ее когда-то купил для дочери,

но не успел подарить.

Война – это то, что никогда

не может быть кончено

для живых.

«До чего же стыдно…»

До чего же стыдно.

Все эти лица,

лица на фоне десятка яиц,

масла, сыра и банки с горошком.

Бабушка Нюра и ее облезлая кошка,

бабушка Нюра в халате цветастом и разных носочках,

похоронила двух сыновей и дочку,

живет на пенсию и подачки.

Растягивает на месяц пачку гречки.

Бабушку Нюру добрые волонтеры усаживают за стол,

раскладывают красиво продукты перед,

говорят бабушке Нюре:

«Смотрите-смотрите, сейчас вылетит птичка!»

И бабушка Нюра смотрит,

глаза ее – чистые слезы, совсем без цвета.

И бабушка Нюра смотрит.

Прекрасная бабушка Нюра, беззубая бабушка.

Ей стыдно позировать, но ведь так надо!

Сказали ей волонтеры, что нужно

смотреть прямо в камеру. Нужно!

Иначе добро не зачтется.

Кем не зачтется?

Кому не зачтется?

Пока был жив муж, бабушка Нюра ни у кого ничего не просила.

Муж говорил: «Ты у меня красивая!»

А теперь бабушка Нюра шепчет губами

бескровными прямо в камеру:

«Спасибо, Россия».

И за окном бабушки Нюры начинается лес.

«Когда мне надо говорить о моем Донецке…»

Когда мне надо говорить о моем Донецке,

я надеваю свое самое красивое платье,

беру у мамы ее лучшие серьги

розового металла с черными жемчужинами.

Подарок второго мужа.

Они больно оттягивают мочки.

Когда мне надо говорить о моем Донецке,

то всего мало.

Колготки недостаточно тонки,

каблуки не так высоки, как хотелось бы.

Подбородок и шея дряблее, чем нужно,

а линия плеч слишком поката,

чтобы выйти и во всю глотку

сказать четко-лобово-линейно.

Сказать так, чтобы услышали

в городах на Днепре, Шпрее и Сене,

какой он – город на Кальмиусе!

Само слово «Донецк» отныне и навсегда —

бумага лакмусовая,

проверка, которую многие не проходят,

похлеще тех, что в зданиях аэропортов,

когда ты достаешь новый,

совсем еще не потертый

паспорт о двух головах орла.

Я – пришелец с планеты Ордла,

прямая наводка.

Когда мне надо говорить о моем Донецке,

я крашу губы и подвожу глаза,

густо кладу румяна, пудру, тени,

расчесываю волосы, начесываю их у корней.

Я всегда произношу слово «Донецк» круглым ртом, словно пропеваю,

так меня учили в хоре.

Все красивые слова надо произносить круглым ртом.

Когда мне надо говорить о моем Донецке,

я беспокоюсь, чтобы мой маникюр был достаточно свеж,

ведь разговор о Донецке не обходится

без того, чтобы не взмахнуть руками.

Без того, чтобы не жестикулировать бурно.

Единственное, что меня беспокоит,

когда мне надо говорить о моем Донецке, —

это то, что я недостаточно красива,

чтобы говорить о нем!

Нос кирпат, волосы жидки, спина сутула.

О Донецке должны говорить самые красивые девы

с жемчужными зубами и алыми губами.

Тонкие голубоглазые нимфы в невесомых платьях,

покачивающиеся, словно от степного ветра,

на высоких шпильках.

Когда мне надо говорить о моем Донецке,

я хочу быть безупречной,

такой же безупречной, как мой Донецк.

«Папа снился…»

Назад Вперед

Журнал «Юность» №04/2020 - страница 4

Похожие книги