Журнал «Юность» №06/2023 - страница 25



Дома он получил от мамы СМС с «радостной» новостью: ему привалило работы. Помимо обычной домашки и рутины (помыть посуду, вытереть пыль, пропылесосить), велено было встретить с вокзала какого-то дальнего родственника из Казани. Они с мамой были там прошлым летом, но Валик не помнил, чтобы у них в этом городе имелись какие-то родственники. «Тети-Наташин племянник кузена сына свояченицы брата деда», – скрупулезно пояснила мама в эсэмэске. Валик сбился на слове «кузен» и просто поехал на вокзал (естественно, он не помнил никакой тети Наташи). Для мамы семья – святое, особенно когда надо что-то сделать, ни во что толком не вникая.

Мама у него была хорошая, потому что редко на что-то ругалась, но Валику этого казалось недостаточным. Ему вообще было недостаточно мамы: она все время была занята. Если бы у него было с кем провести свободное время, он бы так сильно на эту тему не заморачивался – взрослые люди, у всех своя жизнь. Но друзей у Валика не было, и каждый раз, возвращаясь домой, он чувствовал запах пустой квартиры.

Тем не менее ему было не в чем упрекнуть маму. Дело было в отсутствии у Валика папы, которому мама активно пыталась найти замену. Так что, выходит, все делалось для него.

Родители развелись, когда ему было девять, и Валик не сильно на них обиделся. Подумаешь, у половины его класса не было отцов. Первые два-три года послеразводной жизни папа постоянно повторял, что Валик по-прежнему его сын, что ничего не изменилось, и стал проводить с ним намного больше времени, чем до развода. И зря, поскольку все запасы отцовской любви за эти три года исчерпались. Контакты бывали все реже, а потом папа и вовсе перестал приезжать, ограничиваясь звонками на день рождения. Валик знал, что так будет, и опять не обиделся. Или ему только хотелось думать, что он не обиделся. Потому что нормальные люди не обижаются, когда им все понятно. И Валик все понимал, но от этого не становилось легче.

Со времен расставания с папой мама почти не выпускала из рук мобильник. Она все время кому-то писала, звонила или и то и другое. Сначала она говорила, что это звонки по работе, и лишь через некоторое время, сочтя Валика достаточно взрослым, открыла правду: она ищет ему отца. Точнее, себе мужа, мысленно перевел Валик и сделал вид, что страшно удивился. Убеждать маму в том, что, если она немного чаще будет с ним разговаривать, никакой новый папа им не понадобится, Валик не стал – понимал тогда, что бессмысленно, понимает и сейчас. С мамой вообще было бесполезно разговаривать о чувствах: единственной допустимой эмоцией у мужчины она считала злость. Собственно, злился Валик как раз не так уж часто, большую часть времени он скорее тосковал. В идеале он хотел бы обсудить то, что его волнует, в том числе мысли, идеи и чувства, но у мамы для этого было слишком много дел. Еще Валику хотелось, чтобы мама, или папа, или кто-нибудь еще провели бы с ним какое-то количество времени, разговаривая и не глядя в телефоны. Для этого, видимо, надо быть интересной личностью, тогда тобой будут интересоваться. А жизнью Валика даже его собственная мама интересуется только в отношении того, насколько точно он следует ее правилам. Значит, он, вероятно, чертовски скучный.

Валик вылез из поезда на «Комсомольской» и, пока прыгал по эскалаторам, попытался представить себе этого «родственника». Первое, что пришло в голову, – крикливый безработный предприниматель. Приехал в Москву с бесценным товаром типа овощерезок или супермыльниц, так что в поездах метро они с Валиком будут видеться чаще, чем дома, в целом безопасен, если не храпит. Второй образ – рослая девица, приехавшая поступать. Поступит – хорошо, свалит в общежитие, не поступит – тоже, значит, поедет домой. Третьей на ум пришла плачущая родственница с сопливым выводком, и этот вариант Валику представлялся самым страшным. Потому что она наверняка будет сидеть дома и плакаться на жизнь, а развлекать ее детишек придется Валику. У него и так досуга никакого, но зато появится реальное подтверждение поговорке «Всегда есть, куда хуже».