Журнал «Юность» №08/2024 - страница 2

а потом я стала взрослой.

Мой сын смешанной крови еврейско-русской,

мало говорит, много чувствует.

И на его долю тоже уже выпало всякого.

У него и моего прапрадеда характеры одинаковые.

Девятнадцатый август разменял недавно

купца первой гильдии прапраправнук.

Говорят, человек живет в памяти трех поколений после,

затем исчезает, память о нем выкуривается папиросой.

И кажется, что человека никогда и не было.

И кажется, все с листа начинается белого.

Но это не так, поверь мне, я не помню, откуда знаю,

что все они присматривают за нами из рая.

Затертое слово «народ». О чем оно? Это слово.

О том, что прапрадед мой в моем сыне родился снова.

О том, что у каждого русского за спиною невидимый ранец,

в котором прапрадед купец и дед, что был трижды ранен,

отец с идеальным почерком и прадед с наколкой синей.

Затертое слово «народ» на контурной карте России.

VII

Родинки

Думаешь, это я брежу, сошла с ума от горя,

нет, то море Белое выступает порами,

потом точек на бумагу каплет, кляксами рифм,

в которых и дiм, и дым, и Крым, и прадедушка Митрофан.

Обещал мне прийти под утро,

красивым, отмытым, реабилитированным.

В куртке с надписью Don Аbibass.

Сижу на втором этаже с сердцем заминированным.

Пришел! Пришел, но чумаз,

а все равно красивый, как Боженька,

ясный, как свет соловецкого маяка.

Принес в дар ложку, обычную ложку,

три картофелины, два буряка,

половину моркови, лаврушку да лист капустный.

Вскипятил воду, чего-то там наварганил, разлил по тарелкам.

Зачерпнула, а в ложке пусто.

Зачерпнула, и снова пусто…

Длинная стрелка

застряла на

без

четверть смерть.

«Сколько той жизни, – хохотнул в кулак, —

но самое главное в ней

с рóдными набыться и посмотреть,

хоть одним глазком посмотреть,

как родинки моей драгоценной жонки

станут носить потомки».

* * *

Вот тебе, Анфельция, лагерная моя ложка.

Запомни, Анфельция, русский народ – матрешка.

Из большой достаешь среднюю, из средней еще усредней.

Десятки, сотни, тыщи, муллионы людей.

Сижу внутри глубоко-глубоченько-глыбоко.

Маленькая такая матрешечка для брелока.

А вынь меня, и большая станет пуста-пустехонька.

Будет тебе охать.

Будет тебе причитать, Анфельция, об ушедшем.

Поздравляю тебя, Анфельция, со всем прошедшим.

На часах меж тем без десяти кончина.

Береги мужчину, Анфельция, береги своего мужчину.

Вы, бабы, структуры воловьей,

мед уст со звериной кровью,

а мы – шеи широкие да ноги глиняные,

с мамкой-землею связаны пуповиной,

потому и живем коротко

между молотом и Молотовым[5],

между молотом и молохом.

VIII

Счастье

– А было ль счастье?

– Было, Анфельция, было,

твоя прабабушка сильно меня любила,

да так любила, что каждому говорила.

А я ее как любил, до последнего вдоха-выдоха.

До самой двери в бессмертье – из ада выхода.

Я и сейчас люблю. И ее, и все наше потомство.

Когда средь осенних туч, сквозь дощ, луч солнца

чертит в твоем блокноте еще одну линию,

то это мы на тебя смотрим с небес с Фотинией,

и радуемся, и кланяемся, и передаем приветы.

С некоторой задержкой, но к нам приходит и «Литгазета»,

и все те книги, над которыми с блохоловкой ночами

ты сидишь в своем городе – граде новой русской печали.

* * *

Человек человеку – приговор и расстрел.

Человек человеку – очередной обстрел.

Нас везли во тьме

в еще большую тьму

на теплоходе Глеб Бокий

учить актуальные исторические уроки.

Теперь другие уроки, не менее исторические.

Мамка моя покойная была из-под Геническа.

Назад Вперед

Журнал «Юность» №08/2024 - страница 2

Похожие книги